– Сложнее всего было с медвежатами. – Призналась она. – Если я скажу, что с детьми плохо обращались, я совру. Мы уже никогда не узнаем, откуда в той забытой богами деревне взялись медвежата, как и то, как умерли их кровные родители… Детей, как живых диковинок, держали в клетке, били, морили голодом… Бау кормил младшего ящерицами и лягушками, которых умудрялся изредка ловить у прутьев. Когда мы наткнулись на то селение, кстати, состоящее сплошь из родственников, ближних и дальних, был как раз сезон весенних дождей и клетку с малышами затопило. Баульчик жался в единственном уцелевшем уголке, прижимал к груди маленького Ведана и скалил зубы, мой бесстрашный лесной воин… готовый загрызть любого, кто осмелится приблизиться… Такое, сама понимаешь, не могло пройти бесследно. Два года малыш молчал, не разговаривал… И оба были дикими, совершенно неуправляемыми драчунами, а когда не дрались, норовили забиться куда подальше. И прятали еду везде, где только можно.
По щекам женщины всё-таки пролегли влажные дорожки. Хлюпнув носом, я внезапно поняла, что рыдаю уже давно. Пальцы судорожно сжали платок, протянутый Эвриалой.
– Это было раннее утро… Мой любимый предрассветный час… Когда даже воздух ещё толком не проснулся в преддверии нового дня. Было тихо, я сидела на крыльце, любовалась бледными утренними сферами, чистила овощи на завтрак… Баульчик приблизился сзади бесшумно, как мышка. Обнял меня за шею, впервые за всё время, со всей своей медвежачьей силой, мокрым носом уткнулся, хлюпнул и прошептал сдавленно так: «Мама, ты ведь никогда-никогда нас не бросишь?»
– Ну, будет, – Эвриала обняла меня за плечи. – Сейчас мы мечтаем о драконёнке. И не об одном. Но вообще приёмыши у нас нарасхват.
– Чужих детей не бывает, – понимающе улыбнулась я сквозь слёзы.
Бархатный взгляд горгоны затуманился.
– Один великий мудрец однажды сказал, что Блаженство Жизни в улыбке ребёнка, бегущего тебе навстречу…
– Как же я рада, Лёля, что Дейм обрёл, наконец, маму. – Тихо сказала она. – Джейме… Более любящего отца я не знала. О таком можно только мечтать, и я не лукавлю, ни разу. Однако Сапфировый Принц заслужил маму, как никто другой.
– Уииу! Уууююююхууу!
Я проследила взглядом за несущемся на канате Деймом.
Перехватив мой взгляд, маленький принц завопил во всю мощность своих лёгких:
– Мама! Смотри, как я могу!!!
Сердце ёкнуло, когда малыш, наконец, оказался на качающейся площадке.
– Ты просто герой! – Крикнула я малышу, аплодируя.
Обернувшись к Эвриале, спросила:
– А в каком возрасте у вас вводят в программу базовые дисциплины? Чтение, рисование, музыку?
Чёрные, дугой брови горгоны приподнялись.
– По-хорошему, уже следовало-бы… А почему ты спрашиваешь?
Мялась я от силы секунду, не больше.
А затем выпалила на одном дыхании:
– Я учусь на учителя начальных классов.
– Ты серьёзно?
Я пожала плечами.
– По словам мамы, я ещё в коляске всех заверяла, что буду учительницей. Я, конечно, такого не помню, да и вряд ли я тогда умела разговаривать.
– Но мама зря не скажет, – прыснула горгона и я вслед за ней.
– Именно так она и говорит, кстати! Но вообще, знаешь, Эвриал… Сколько себя помню, игра в школу была самой любимой. До смешного доходило, чего я только не делала, чтобы вырасти достаточно для того, чтобы меня туда пустили… И когда мечта моя наконец, осуществилась, и я пошла в первый класс самой настоящей школы, я в первый же день утвердилась в своём намерении стать учителем.
