Ибрагим, голубчик, зовите Жасмин, одному с буйной сиделкой вам не справиться! Да, выходит, судейство – предательство, а что вас удивляет: «Был предан военно-полевому суду…» и т. д. Мне любопытно другое, поскольку предательство есть суд, значит, оно возвышается над преданностью, чувствует свою силу в измене. Вот где могущество!
Надзирателя взяли служить из других мест. Насельники на должность не шли, брезговали подбирать за властью. С его появлением на базаре установился твердый порядок: мелких воришек секли; причинившим больший урон рубили руку. Надзиратель получал жалованье из взносов торговцев, но подчинялся хозяину базара, почтенному Анне, тестю Продавца Золота.
Ветхий возраст отправил Анну свидетельствовать правоту зятя, прибравшего власть над базаром. Перемены пошли на пользу дела. Процветала торговля, росла прибыль. Успехи торговый люд связывал с крепкой рукой Надзирателя, его не любили, боялись, почитали.
До того, как предложить себя на должность Надзирателя базара, худой, облысевший бродяга был Надзирателем тюрьмы. Там он отвык от невиновного человека. Со временем дошло до того, что он уверовал в вину начальства, а затем и в свою вину. Захватившее чувство разрушало привилегию находиться на свободной стороне, ровняло внутреннее право с внешним правом заключенного. Он оказался на грани бунта. Мысль упрятать себя за решетку споткнулась о парадокс неизбежной замены. Позволить новому, помазанному виной надзирателю помыкать собой он не согласился. Покинуть тюрьму ему помогла смерть. По договоренности с законом, тело скончавшегося заключенного следовало захоронить в пещеру. Вырубить в камне полку отправился Надзиратель.
«…И я плакал. Когда же зашло солнце, я пошел и, выкопав могилу, похоронил его».[24]
В общинной усыпальнице лежали останки многих поколений арестантов. Они смешались в многорукую, многоголовую костлявую змею, затаившуюся вдоль стен. Надзиратель представил, как прибавится чудище его черепом, ребрами, грудиной. Из пустой глазницы выползла гадюка. Он горячо захотел бессмертия.
Надзиратель оставил покойника без каменного гроба и пошел прочь. Страх и отвращение заставили его нарушить закон.
Несколько голодных лет ходил Надзиратель вокруг своего греха, полно переживая радость вины. Он не прикасался к мертвому телу, не искал случай услышать приглушенный голос Рафаила: «…когда ты хоронил мертвых, я также был с тобою»[25]. Вина притягивала к себе тишину.
Уборщика Анатолия вызывают один раз в неделю. Пятница – день мытья кафеля в туалете и ванной комнате. Тщательной обработки кровати старика, матраса, обтянутого клеенкой.
Конец ознакомительного фрагмента.
