Остальные вещи тоже бывали в употреблении, среди них есть лишь чуть поношенные, а есть почти убитые. В одном из окошек мне выдают складную лопату и универсальный нож. На лезвии ножа видны следы сотен заточек. Штык лопаты когда-то был выкрашен в болотный цвет, но бо́льшая часть краски отвалилась, а края штыка зазубрились. Похоже, нам выдают в основном вещи, годные лишь на последнее использование перед выбросом.
Нас обмеряют и выдают несколько комплектов одежды каждому. Одежда тоже поношена, и я рад видеть, что хотя бы трусы и носки выглядят ненадеванными. Наверное, даже у государственной бережливости есть свои пределы.
– Они твои насовсем, – говорит сержант Гау, увидев, как я осматриваю серые гольфы, отмечаю их в списке полученной экипировки и запихиваю в вещмешок. – Когда тебя отчислят, ты заберешь носки и трусы с собой. Все равно никто не станет носить их после тебя. Считай их сувенирами на память о недолгой армейской службе.
Мы проводим послеобеденное время, наполняя рюкзаки и вещмешки: униформа, дождевики, патронные сумки, шлемы, армейские ботинки, химзащита, кроссовки для бега, сандалии для душа, швейные наборы и еще куча вещей неизвестного назначения. Когда мы наконец отходим от последнего окошка, дело идет к вечеру, и каждый из нас навьючен рюкзаком и мешком, весящими, наверное, килограммов пятьдесят. Самые худые члены взвода раскачиваются под их тяжестью, когда мы выстраиваемся перед складом. Казалось бы, отличный повод для первой тренировки на выносливость – прогнать нас пешком до казарм с полусотней килограммов на горбу, однако сержант Гау приготовил для нас автобус.
Нас размещают в большом здании с плоской крышей, одном из целого ряда одинаковых построек. Единственный способ различить их – посмотреть на щиты над входом, где на экране высвечиваются списки расквартированных взводов. Мы делим кров еще с пятью взводами. Центральная лестница разбивает здание пополам, сбоку от лестницы на каждом этаже – большое спальное помещение. Когда сержант Гау заводит нас в нашу спальню, мы видим два ряда двухъярусных коек, протянувшихся вдоль стен. Перед каждой койкой стоит пара шкафчиков, развернутых в проход.
– На койках – таблички с именами, – говорит сержант Гау, пока мы заполняем спальню. – Найдите свою и сбросьте вещи на матрас. Выполнять.
Начинается легкая неразбериха, пока тридцать три новобранца ищут свои койки, но скоро мы обнаруживаем, что они идут в алфавитном порядке. На каждом матрасе обнаруживается стопка простыней, одеяло и подушка.
Моей соседкой оказывается темноволосая девушка, с которой мы сидели за одним столом. Закидывая вещи на койку, мы обмениваемся воодушевленными улыбками. По велению алфавита ей достается верхний ярус – ее зовут ХАЛЛИ Д., а меня – ГРЕЙСОН Э.
Еще час мы тратим на распаковку вещей и распихивание их в шкафчики под руководством сержанта Гау. Он стоит в середине спальни, высыпав себе под ноги содержимое чьего-то мешка. Сержант поочередно достает вещи из кучи, произносит их названия и ждет, пока мы откопаем такие же в груде собственного барахла. Убедившись, что все мы держим в руках тот же самый предмет, он показывает нам его место на полке.
Когда все вещи оказываются убраны, сержант приказывает нам снова открыть шкафчики и достать тренировочные костюмы и кроссовки. Мы переодеваемся, и взвод впервые приобретает однородный вид.
