– Товарищ капитан, – сказал Посохов, остановившись у орденоносца, рассматривавшего списки кавалеров ордена Святого Георгия в Георгиевском зале, – орден за Испанию?
Вопрос понятен – среди выпускников основных курсов не могло быть участников боёв на реке Халхин-Гол и в Финляндии. В то время, когда шли там бои, все, присутствующие здесь выпускники, сидели за академической партой.
Капитан обернулся на голос и ответил:
– Нет, товарищ старший батальонный комиссар, орден я получил за бои на озере Хасан. – А затем представился, как, собственно, и положено в разговоре со старшим по званию: – Капитан Теремрин.
Обменялись рукопожатием.
– Просто лицо показалось знакомым, – пояснил Посохов.
Теремрин внимательно посмотрел и тоже отметил в лице что-то такое, словно бы знакомое. Немного, отдалённо, но знакомое. Черты чем-то знакомы.
– Ну а я за Испанию! – сообщил Посохов. – Академия Фрунзе? – спросил он, приглядевшись к петлицам.
– Да, её, родимую, окончил, – кивнул Теремрин.
Посохов хоть и не подал виду, но не мог отделаться от мысли, что не только лицо знакомо, почему-то показалось, что знакома ему и фамилия капитана.
«Теремрин, Теремрин! Слышал ведь, точно слышал эту фамилию. Неужели?!» – мелькнуло в голове, но только хотел продолжить разговор, как объявили об окончании перерыва и всех пригласили в зал.
Посохов хотел составить компанию Теремрину, чтобы поговорить, но тут отвлёк один из однокашников, воскликнув:
– Пойдём, пойдём, что стоишь…
Посохов обернулся:
– Да, да, сейчас, – но его уже окружили друзья-товарищи по академии, предлагая на банкете держаться вместе.
– Да-да, – невнятно буркнул Посохов, осматриваясь вокруг и пытаясь отыскать глазами капитана, но его и след простыл.
Ну а дальше пошли тосты, среди которых и самый главный – Сталинский.
После банкета выходили всё так же группой «академиков-ленинцев». Посохов всё же попытался отыскать того капитана, но народу было столько, причём одетого почти одинаково, что сделать это было практически невозможно.
В общежитии с нетерпением ждали жена и сын с дочерью. Да, выпуск – праздник! И отпуск в отличие от Теремрина Посоховым был распланирован прямо по поэме Константина Симонова «Иван да Марья», только без Крыма, но зато с Волгой, правда, без далёкого по ней путешествия. Всё было короче: «В Сочи месяц…» Решили отдыхать «так, чтоб надолго». И не то чтоб уж прямо так «в воду глядели», не то чтоб думали, будто отпуск этот последний, а всё же тревожно было. Ну а потом, на завершающие деньки отпуска планировали поездку на Волгу, в небольшой, живописный городок Старица, что на самом берегу великой русской реки в Калининской области. Ну а что касается окончания отпуска, то ведь, казалось, не последний, хотя, конечно, если бы Посохов в июне сорок первого услышал песню на стихи Шпаликова «Рио-Рита, Рио-Рита – вертится фокстрот», то не согласился бы с бравурным её тоном: «Ничего, что немцы в Польше, но сильна страна. Через месяц, и не больше, кончится война». Но песня была написана после войны, а в сорок первом её автору было всего четыре годика.
Тем не менее песня отражала дух того времени. Многие, очень многие смотрели в будущее с оптимизмом. Но военные так смотреть не могли. И на встрече в Кремле Посохов ещё раз убедился, что враг, с которым скоро придётся сразиться, не прост, что сил у него много, потому что на него услужливо работает вся Европа.
