Сталин. Том 1. Парадоксы власти. 1878–1928. Книги 1 и 2 - страница 21

. В свою очередь, Бесо, судя по всему, вслед за женой и сыном вернулся в Гори. Если дело обстояло так, то это был уже не первый случай, когда он умолял Кеке о примирении. Но события 1890 года, связанные с лечением Сосо и его работой на фабрике в Тифлисе, ознаменовали окончательный распад их брака [88]. Бесо отказался оказывать семье материальную поддержку (чего бы эта поддержка ни стоила), и Сосо, вернувшийся в горийское духовное училище, был исключен из него за то, что родители не внесли плату за обучение, составлявшую 25 рублей. Судя по всему, в итоге долг погасил взявший дело в свои руки «дядя Яков» Эгнаташвили.

Дядя Яков стал важным человеком в жизни Сосо, он фактически заменил ему отца [89]. Многие авторы уделяли большую роль увлечению юного Сталина знаменитым романом «Отцеубийство» (1882) Александра Казбеги (1848–1893), отпрыска грузинской княжеской семьи (его дед принимал участие в аннексии Грузии Россией и получил за это земли в горах). Российские имперские власти, которых обличал Казбеги в своем романе, запретили эту книгу, тем самым усилив и без того значительный интерес к ней. По сюжету романа крестьянский сын Яго и прекрасная девушка Нуну влюбляются друг в друга, несмотря на неодобрение своих семейств, но грузинский чиновник, пошедший на службу к российским властям, насилует Нуну и сажает Яго в тюрьму по сфабрикованному обвинению. Лучший друг Яго, Коба, смелый и неразговорчивый горец (мохеве [90]), клянется отмстить – «Я заставлю их матерей рыдать!» – и устраивает для Яго дерзкий побег из тюрьмы. Однако люди грузинского чиновника убивают Яго. Нуну умирает от горя. Но Коба, верный своей клятве, настигает надменного чиновника и лишает его жизни – «Это я, Коба!» – совершая акт примитивного правосудия. Коба – единственный оставшийся в живых герой романа, переживший и своих друзей, и врагов [91]. Среди нескольких десятков ранних псевдонимов Сталина – недолгое время включавших и такой, как Бесошвили («сын Бесо») – единственным прилипшим к нему был Коба. «Он называл себя Кобой и не желал, чтобы мы звали его по-другому, – вспоминал его друг детства Иосиф Иремашвили. – Его лицо сияло от гордости и удовольствия, когда мы называли его Кобой» [92]. В нем было что-то мальчишеское; как вспоминал один из его друзей, «Мы, его друзья, нередко видели, как Сосо <…> слегка выставив левое плечо вперед и слегка согнув правую руку, с папироской в руке спешит куда-то среди уличной толпы». Называться мстителем Кобой (что по-турецки означает «неукротимый»), несомненно, импонировало ему куда больше, чем слышать такие клички, как Калека или Рябой. Однако стоит подчеркнуть, что Яков Эгнаташвили, ставший для Сосо Джугашвили приемным отцом, тоже имел прозвище Коба, являвшееся чем-то вроде уменьшительного от Якоби – грузинского варианта его имени.

Те, кто писал о Сталине, слишком много внимания уделяли недостаткам Бесо, и слишком мало – поддержке со стороны Якова (Кобы) Эгнаташвили. Кроме того, слишком много внимания уделялось и роли насилия в ранние годы жизни Сосо Джугашвили. Бесо избивал сына в гневе, вымещая на нем свои унижения, и без какой-либо особенной причины; любящая мать тоже била мальчика. (Бесо поколачивал Кеке, а та, в свою очередь, иногда устраивала взбучки мужу за его пьянство [93].) Разумеется, немалому числу детей довелось получать побои от одного или обоих родителей. Да и Гори не был средоточием какой-либо особенно жестокой восточной культуры. Само собой, ежегодный праздник Великого понедельника (на пасхальной неделе), отмечавшийся в память об изгнании персов-мусульман в 1634 году, сопровождался вечерними кулачными боями по всему Гори. Город разделялся на национальные команды, в целом насчитывавшие до тысячи или больше бойцов, а в качестве судей выступали пьяные попы. Роль застрельщиков выполняли дети, к которым затем присоединялись взрослые, и Сосо не упускал случая поучаствовать в этом развлечении