Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 23

Молотов и Орджоникидзе только что обратились с совместным письмом к Сталину (13 сентября 1929 года), призывая обуздать газетную критику в адрес руководителей страны, но Сталин в тот же день ответил: «Ваше предложение считаю рискованным, так как оно может привести объективно к обузданию самокритики, что недопустимо». На следующий день он добавил: «Развернутая самокритика активизирует массы и создает режим осадного положения для всех и всяких бюрократов. Это большое достижение» [138].

В отпуске Сталин усердно читал газеты. Наткнувшись в «Правде» на описание речи Рыкова, с которой тот выступил в середине сентября, он разразился телеграммой Молотову, Ворошилову и Орджоникидзе, дав понять, что как минимум хочет, чтобы Рыков не председательствовал на заседаниях Политбюро. («Нельзя ли покончить с этой комедией?» [139]) Между тем Надя писала ему из Москвы (27 сентября): «Без тебя очень и очень скучно». И просила: «Словом, приезжай. Вместе будет хорошо… Целую тебя крепко, крепко». Она описывала распри в Промышленной академии, где она изучала химические красители и синтетические волокна для производства тканей. «В отношении успеваемости делают определения след[ующим] об[разом]: кулак, середняк, бедняк. Смеху и споров ежедневно масса. Словом, меня уже зачислили в правые» [140].

В своем очередном письме (от 30 сентября) Сталин ничего не ответил на эту наивную шутку на щекотливейшую (для него) тему, сообщив лишь, что вернется в Москву через неделю. 3 сентября Великобритания и СССР подписали протокол объемом в одну страницу о восстановлении дипломатических отношений, так и не уладив неразрешенные конфликты, как и настаивал Сталин [141]. Приняв решение о возвращении, он писал Молотову (6 октября): «Надо думать, что Бухарин вылетит из Политбюро» [142]. Кроме того, Сталин снова проявил свою язвительность. «Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить, – писал он Наде (8 октября). – Что это значит? Хорошо или плохо?» [143]

Сталин не был за границей с 1913 года. «Как хорошо бы было, если бы Вы, т. Сталин, изменив наружность, поехали на некоторое время за границу, с переводчиком настоящим, не тенденциозным, – недавно писал ему нарком иностранных дел Георгий Чичерин. – Вы бы увидели действительность» [144]. (Сталин выбрался за пределы СССР лишь в 1943 году.) Диктатор по-прежнему требовал от сотрудников разведки в первую очередь заниматься угрозами, исходящими от Англии, Франции, Германии и Японии, а также от лимитрофов – ближайших соседей СССР (Польша, Финляндия, Латвия, Литва, Эстония, Румыния). И ему докладывали о том, что он хотел услышать [145]. «Турецкий штаб… получил из Германии, Польши и Англии сведения, что война СССР с Польшей произойдет в начале 1930 года, – сообщалось в докладе от 11 октября 1929 года (Сталин подчеркнул эти слова). – Польша усиленно готовится к войне… Среди военных атташе в Москве тоже циркулируют слухи о близкой войне» [146].

Горький уже вернулся в Сорренто, и Сталин, снова находясь в Москве, возобновил с ним переписку, пользуясь дипломатической почтой. «Дела у нас идут неплохо, – отмечал он (24 октября). – Телегу двигаем; конечно, со скрипом, но двигаем вперед… Говорят, что пишете пьесу о вредителях, и Вы не прочь были бы получить материал соответствующий. Я собрал новый материал о вредителях и посылаю вам на днях… Как здоровье?»