– А ещё старшина Красной Армии…Чем же вы лучше вертухаев на вышках?
Не стерпел и Трофимов, – выталкивая Косых из гудливого круга бойцов, наступая ему на запятники ухлюстанных грязью сапог, недобрым голосом пообещал:
– Ну, гляди, рядовой Витёк. Я с тебя, паразита, глаз в бою не спущу. Ежли, что …своёными руками, как вша раздавлю.
– Отставить, старшина! Что тут у вас происходит?
* * *
Твёрдый голос, с лёгким кавказским акцентом, мгновенно оборвал смешки и возгласы солдат. Все тотчас повскакивали с мест, захрустев снегом, замерли по команде «смирно!».
Перед ними стоял командир роты капитан Танкаев. Высокий, широкоплечий, стройный, как тополь, в офицерской долгополой шинели, перетянутой ремнями, в шапке-ушанке плотно надвинутой на чёрные брови, из-под которых на солдат смотрели строгие, внимательные глаза.
Стрелки, насторожившись, слушали, ждали, вытянув руки по швам.
– Вольно.
– Отделение, вольно-о!
Командир глянул в лицо старшины – уловил сухой и тревожный блеск его глаз, следом резанул цепким взором по остальным.
– Так в чём дело, старшина? – капитан дёрнул безупречно выбритой впалой щекой. – Службу не знаешь? Докладывай.
Раздувая крылья ноздрей, Трофимов ждал конца фразы. С досадой облизал обветренные губы, глухо зарокотал баритоном:
– Так, ерунда…товарищ капитан.
– «Ерунда» или нет, – судить мне.
– Да вот, провёл необходимую беседу с бойцом, товарищ капитан. Вложил ума-разума, новобранцу. Азы воинского устава, так сказать…
– Фамилия, имя? – Магомед Танкаев пристально посмотрел на ретивого новобранца, и тот приметил в чёрно-карих глазах ротного фиолетовый перламутр далёких пожарищ.
– Рядовой Косых. Третий взвод, четвёртое отделение.
– Ну и как, рядовой Косых…Усвоили наставления старшины Трофимова?
– Так точно, товарищ капитан.
– Это хорошо. Рядовой Косых. Здесь армия, фронт…Запомни это раз и навсегда. Боец. Смерть целует лишь один раз. Встать в строй.
– Есть, встать в строй!
– А с этим что? – Магомед Танкаевич, перевёл взор, на опиравшегося на СВТ-40, – полуавтоматическую винтовку Токарева, – бойца Павла Сметанина.
– Да тожить…гусь бедовый, товарищ капитан, – недовольно буркнул в усы старшина. – Рядовой Сметанин. Не понос, так золотуха…Жалуется рана у него, дескать, давняя открылась. Чёрт бы побрал его, не солдат, а баба. Как в бой, так у него…
– Я попрошу вас помолчать, старшина! – повысил голос ротный. – Почему не приняты меры? Мне хромоногие и больные в бою не нужны. Немедленно проводить бойца к санитарам. Общее выступление через пятнадцать минут.
– Есть проводить! – гаркнул замкомвзвода и призывно мазнул взглядом по сержанту Петренко.
Растерянный Сметанин, встретив неожиданную поддержку со стороны грозного ротного Магомеда Танкаевича, оживился, благодарно заалел скулами, и командир улыбнулся ему одними глазами, словно сказал: «Лиха беда начало…Мы ещё повоюем с тобой боец Сметанин. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом».
Сумеречный рассвет был тёмен, но Магомед видел, а больше чувствовал природным, каким-то звериным чутьём, что у деревьев, справа и слева следит за ним множество напряжённых, налитых ожиданием и решимостью глаз. От солдат исходил едва уловимый уксусный запах пота, кожаных сапог, ремней и подсумков, полусырых шинелей. Телогреек и несвежего белья. Так горкло пахли обугленные развалины и прогоревшие пепелища селений, так пахла передовая, пах фронт, уличные бои. Сожжённая техника. Разбитые снарядами подводы, жилые подвалы и чердаки, места погребений.
