Сталинградские письма. Война и нежность, до и после - страница 4



***


21 марта 1943 год. Алма-Ата.


Алёша, милый! Тоскливо, скучаю, хочу к тебе.

Лекция, слушать не могу. Были в кино, культпоход.

Смотрели «Мелодии вальса». Фильм слабенький. Потом было заседание курсового бюро. Вчера было производственное совещание. На повестке дня стоял вопрос экзаменационной сессии.

Была в воскресенье в театре, потом в гостях у Симы. Провожал Ося, вот чудак, говорил мне всякие глупости. Хочет видеть меня как можно чаще, на что-то надеется – какая глупость. Мне даже смешно слушать его. Не могу понять, как люди не понимают, о чём можно думать и говорить, о чём нельзя.

Сейчас мне хочется, нет, мне необходимо в Москву. И разве меня может что-то интересовать, кроме этого. В Москву – вот что сверлит мой мозг. Как там мама, папа и сестра. Ты редко стал писать. Это сейчас в моей голове.

Сегодня после лекций иду к Славе на День рождения. Ей сегодня 20 лет.

Родненький мой, пиши всё. Желаю всего самого лучшего. Крепко обнимаю и целую.

Твоя «та и эта». Привет Соне и мальчикам.

Лиза

>Алма-Ата 16 января 1943 года

Дорогой мой, Алёшка!

Увидел второй конверт и, вероятно подумал. Вот ненормальная девчонка.

Мучает меня своими письмами. Нет, родной мой. Это хорошее письмо. Природа захотела, чтобы я думала о тебе на две недели раньше. Она решила успокоить тебя и меня тоже.

Итак, всё в порядке. Долго не было от тебя писем. Страшно мне было ужасно. Но гора свалилась с плеч.

За это люблю тебя ещё больше, а о «забыть» и речи быть не может.

Родной мой, крепко-пре-крепко целую.

Твоя «Лизонька».

Хочу написать больше, но боюсь твоего гнева…..понимаю, что нет времени.


Твоя «Та»

Алма-Ата 18. 1.43


>Родной мой!

Нет, я не буду всё время так часто писать, не буду так много отнимать у тебя времени, но пока я так хочу.

К сожалению, большего сделать не могу, да и ты, мой большой и взрослый мальчик, не можешь.

Сейчас около 12 часов ночи. Сижу одна дома, девочки придут позже, сегодня культпоход, я не пошла.

Дома чистенько, уютно, как-то непривычно тихо. Но всё это относительно, начались морозы и приходится больше топить, чтобы не сидеть всё время в валенках.

В институте была только на двух лекциях, писала контрольную по уголовному праву, если можно так сказать. Безбожно сдирала с книг.

Как по-твоему, какая у меня была тема? Конечно, «соучастие». Вторая лекция была «бухучет», ну и мы с Ленкой были удалены из аудитории за разговоры. Видит Бог, я не пытаюсь оправдаться, мы почти и не разговаривали, но дуракам, да ещё, самовлюблённым, Закон не писан.

А Шарипов, как мне кажется, относится именно к таким людям.

Стояли с Ленкой в коридоре, в тёмном углу и тихо беседовали, что бы никто не увидел и не услышал.

Ой, я кажется, снова увлеклась… Ничего, дам тебе отдохнуть и отправлю письмо через пару дней.

Я ужасно хочу в Москву. Ну хватит, ты, наверное, уже устал читать. Вчера была на почте. Надеялась, что получу хотя бы открыточку. Ан нет.

Ну что ж, терпение, терпение.

Крепко крепко обнимаю и целую тебя.

Привет Саше и ребятам.

Твоя «Эта».

12 апреля 1943 год


>Дорогая Лизонька!

Сегодня уже хотел послать тебе телеграмму, что обижаюсь и беспокоюсь молчанием, но зайдя домой, нашёл твоё письмо.

Сразу захотелось ответить тебе большим ласковым письмом. Ты пишешь, что знаешь о моих …«отступлениях». Не знаю, кто тебе сообщает всякие сплетни, но уверен, что слухи пока дойдут до тебя, обрастают как снежный ком.

Ты не смейся, но я веду очень целомудренный образ жизни. Порой сам на себя удивляюсь, неужели у меня «рыбья кровь»?