Сталкер. Рагна́рёк районного масштаба - страница 3

– И что ты за человек такой, все время ноешь и брюзжишь, у тебя что, есть другое предложение?

– Да, есть! Давай из снайперки Борюсика пристрелим, а сами бухать пойдем? И он мучиться перестанет, и мы напрягаться не будем, так еще и живыми останемся…

– Я всегда говорил, что ты урод, – эти слова Франц бросил, уже принимаясь расшвыривать завал, надежно скрывавший наше плавсредство. Знаете, довольно неудобно с автоматом, рюкзаком и прочим сталкерским барахлом растаскивать импровизированную бобровую хатку. А что делать? Сталкер без амуниции и шага в Зону не сделает, а лодка сама из-под завала не вылезет, хотя в Зоне всякое бывает.

Как я и рассчитывал, отрыть наш мини-драккар получилось за пятнадцать минут, только легче от этого не стало, буря усиливалась, Выброс приближался.

– Давай, горец хренов, отталкивай. – Франц поднатужился, и наша старая казанка – по-моему, так называется эта лодка родом из детства моего отца, – подпрыгивая на волнах, попыталась отчалить. Но, как и бывает по закону справедливости – не путать с подлостью, так как в Зоне все подло, а справедливости нет, – лодка, подпрыгнув на волне, со всей дури влепила Францу в грудь и, используя его как трамплин, выпрыгнула на берег.

– Швайне! – прокричал мой напарник, затем последовал бульк, затем какой-то отборный германо-российский мат, и бородатый друг вынырнул за кормой. – Заводи, Тень. Я ее по воде оттолкаю!

Кстати, Тень – так меня зовут. По-моему, очень мужественно, не то что Борюсик, так у меня в деревне поросят называют. Но о том, почему меня так окрестили в Зоне, чуть позже. Постараюсь не забыть.

Ветер между тем усиливался, он поднимал кучу мелких брызг, которые, смешиваясь с дождем, делали воздух вообще непригодным для дыхания. Каждая микроскопическая водяная песчинка норовила забраться за шиворот, там объединиться с собратьями и в виде паскудного ручейка извести меня изнутри. Ну да и ладно, прорвемся! Тут по закону жанра я должен был улыбнуться и прибавить газу, но… По закону справедливости мотор не заводился. И отборная морская терминология, скатывающаяся к сленгу сапожников, на него вообще не действовала, что красноречивее всего доказывало: магии в нашем мире нет.

– Ну и что будем делать?! Сейчас шарахнет, и все! – орать становилось все труднее. Не знаю, услышал Франц меня или нет, но он с двойной силой схватился за корму и поволок утлое суденышко от берега. А ветер бушевал, и его хлесткие удары становились все резче и резче. Всем известно, что перед Выбросом всякая нечисть местная к Кордону рвется, а вот водоплавающая дрянь, наоборот, на дно жмется и рожи на поверхность не кажет. А если бы казала, то давно дружка моего бородатого наполовину бы укоротила. Но, как говорится, дуракам и детям везет, это я о нас двоих, так как уже на серьезной глубине, закинув свое тело в лодку и крайне неуважительно, как мне показалось, оттолкнув меня от мотора, Франц оживил посудину. Как, я не видел, может, мат у него был позабористее.

– Ну, горец, ты зверь! – я похлопал его по плечу, затем перелез на нос и принялся с героическим видом, водя автоматом из стороны в сторону, созерцать окружающую среду. Правда, видно было, если честно, не дальше ствола моей злобной стрелялки. Но Франц знал, куда плыть, и мог это делать с закрытыми глазами. Так вот, прыгая по волнам, как резиновые зайцы по асфальту, мы ломились в неизвестность. А между тем фиолетовые молнии все активнее прошивали небо, и все отчетливее становилось слышно их зловещий шепот в небесах. Правда, пока не сильно, но этого уже хватало, чтобы мы приготовились нагадить в штаны. Точку на берегу, где Борюсик нас ждал, Франц знал наверняка. Этот упырь-путешественник место свидания не менял никогда. Вот только знание не добавляет глазастости, Франц береговой линии не заметил. Зато я ее почувствовал, так сказать, всей своей рожей. Лодка с характерным звуком а-ля огромная консервная банка врезалась в сушу, ну а я, как полный лох, по инерции отправился в кратковременный полет. К тому же от неожиданности нажал на спусковой крючок и, выпустив нехилую очередь в белый свет, с криками о несовершенстве мира полетел следом за роем свинцовых мух. Слава Черному сталкеру, что шею не свернул. Ободрав лицо и наевшись мокрого лесного перегноя, я четко финишировал в мягкое, но холодное тело. Чье оно было? Да какая разница, оно не двигалось. Но самое досадное, что спустя очень маленький промежуток времени на меня, аки ангел господень, приземлился Франц, выбив последний воздух из легких. Скотина. И первое, что этот летун неблагодарный выпалил, было: