«Но они же наши, русские предатели. А значит – достойны как минимум понимания», – отвечала Нина, сама кротость.
Нине было тяжело – и морально, и физически. Редкий ее рабочий день длился меньше 12 часов. Но, несмотря на ворчание и нытье, Растов знал: он любит ее именно такой, любит этот жертвенный блеск в глазах и неукротимую готовность «во всем разобраться», любит эти глаза, глядящие с печальным вызовом.
После Нины – разговор с матерью, несмотря на ранний час уже как будто нетрезвой («со вчера?»).
«Ты представляешь, есть надежда найти Кешу! Представляешь? Поступила информация, он на какой-то планете… Глагол! Ты такую знаешь?»
«Впервые слышу».
Растов не воспринял всерьез слова матери о далекой планете с дурацким названием, где якобы нашелся Кеша. Хотя теория вероятностей вроде бы дает шанс и такому событию, отчего нет. «Она, засранка, всем его дает».
В 9.01 утра Растов уже сидел в кабинете зампотеха батальона.
Вдыхал лакомую горечь свежайшей молочно-кофейной пенки.
И слушал доклад о том, как трудно ремонтировать танки, потому что они холодные и тяжелые.
На обеде было как на танцплощадке – шумно, сложно и многолюдно.
Даже тот, кто по причине короткой командировки отсутствовал в части, старался вернуться к 14.00, чтобы не пропустить «блюдо от шеф-повара».
В этот день давали карпа с кедровыми орешками в кисло-сладком соусе – китайский кулинарный хит с многотысячелетней историей.
Аппетита у Растова абсолютно не было (чертов «Ячменный колос»!), но, как и все, против карпа он устоять не смог.
К рыбе он взял салат из пророщенной люцерны с костромским пармезаном и помидорами-черри, сбитень и тарелку нарезанного арбуза. И еще два двойных кофе. Ибо.
В тот миг, когда последняя арбузная косточка была уложена педантичным Растовым на тарелку, оставшуюся от карпа, в столовой завыла сирена и трансляционная сеть голосом дежурного по части проорала: «Боевая тревога!»
Внутри у Растова как будто сорвался с троса и понесся к центру Земли тысячетонный груз.
Вдруг ему стало по-настоящему страшно.
Ведь он слишком хорошо помнил: 9 января, когда напали клоны, их подняли по тревоге точно так же, вот в точности так…
Первым делом он подумал о Нине. «Только бы она была в безопасности!»
Вторым – о маме.
И лишь затем оформилась в холодные как мрамор слова мысль: «Снова война».
Растов встал из-за стола, утер рот салфеткой и быстро, как только мог быстро, побежал к выходу из столовой.
Таких, как он, было много. Точнее – все.
Пыхтя, Растов потрусил к боксам, где стояли танки. Бежать с набитым брюхом было не очень. Майор мысленно поругал себя за жадность.
«Все эта ваша Кубинка! Делает из бойца кишечник на ножках!»
Рядом с Растовым бежали и пыхтели его товарищи. На лицах многих читалось неверие, точнее – нежелание верить.
«Обычная тревога, вот и все. Учебная. Просто дурак дежурный оговорился, назвал «боевой». Ничего страшного».
Никто ничего не объяснял и ничего не комментировал. У Растова даже мелькнула шальная мысль позвонить отцу.
Спросить: «Пап, а что там, в государстве, вообще творится, а?»
Спросить, как он спрашивал в садике, когда, например, над Столицей взлетал арками и фланировал драконом неожиданный, по случаю чьих-то именин, фейерверк.
Но майор, конечно, выбросил эту мысль из головы. А что, если и впрямь война? Сколько человек сейчас пытаются дозвониться до всемогущего Александра Павловича? Тысяча? Десять тысяч?
