За кувшинами на полу сидел ребенок лет пяти и с любопытством смотрел на него большими оливковыми глазами. Мальчик, которого он только что чуть не отправил на тот свет. Его и себя. Он смутно помнил, что жал на курок. Что его удержало? Что или кто? Он уже точно знал – на войне не бывает атеистов. Его удержали, чтобы он потом не каялся всю жизнь. Митя молча протянул руку. Мальчик принял ее и, степенно поднявшись с цементного пола, отряхнул штанишки. Все также молча они вместе вышли из дома. Во дворе был слишком яркий свет, и он на пару секунд ослепил их после полумрака.
– Чей это мелкий?
Его еще трясло, хотя скорее от бешенства, но под бронежилетом этого не было видно. Старший чеченец оглянулся, вскрикнул что-то по своему и, всплеснув руками, как квочка кинулся к ребенку. Возбужденно закудахтали женщины. Митя шел на чеченца, оскалив зубы. На груди болтался такой ненужный и неудобный автомат. Никогда еще Митя не кричал так на взрослого человека, не оскорблял, не обзывал последними словами, как сейчас. Чеченец растерянно пятился от него, не выпуская из своей руки руку мальчика. Мальчик испуганно путался у них под ногами.
– Сволочь! Сволочь! Я его чуть не застрелил! Я его чуть не застрелил! – вне себя кричал Митя.
Стоящие во дворе офицеры, с кривыми ухмылками наблюдали, как их молокосос «строит» взрослого чеченца. Пулеметчики из-за забора вытянули шеи. Автоматчики, одобрительно щерясь из-под касок, удобно повесили руки на висящие на груди автоматы. Никто не вмешивался и не стал бы вмешиваться, даже если бы он схватился за оружие.
– А ты пальни в него, – посоветовал кто-то.
– В бою пальну, – нашелся Митя.
Он чувствовал, что на глазах у него закипают слезы и что ему лучше отвернуться и перестать привлекать к себе общее внимание. Он отошел в сторонку и стал смотреть туда, где торчали горные вершины и синели горные леса. За селом, в окружении автоматчиков, собиралась взволнованная толпа. Люди все прибывали и прибывали. То, что в генштабе армии называли лукаво «спецоперацией», для них оборачивалось просто войной. Как они живут среди всего этого, подумал Митя: обстрелы, зачистки, бомбежки, и никакой возможности что-либо изменить. Жалко их ему не было, он тут уже немало повидал, но все же это было как-то не по-людски.
Кто-то подошел сзади, оперся рядом о забор. Митя даже не оглянулся.
– Это я недоглядел, – сказал мужской голос с акцентом, – Половина этих детей не мои. Кого родственники временно пристроили, кто-то остался сиротой. А я видишь, обсчитался.
– Ладно, проехали, – буркнул Митя, не поворачивая лица. Он надеялся, что чеченец не заметит его невольных слез. – В следующий раз только не обсчитайся.
– Постараюсь, – усмехнулся чеченец.
Они разошлись: чеченца с семьей повели на околицу села, Митя вернулся к своим. Он жалел, что не спросил у чеченца про мальчика: родственник он или сирота? Хотя, какая разница.
– Эй, боец! – окликнул его высокий парень с натовским гримом на лице и камуфляжем без демаскирующих знаков отличия. Глаза у него были цвета воды в водопроводе, ироничными, как пистолеты, и весело блестели. – Пересрал малость в доме?
– Ну да, было дело, – смутился Митя. Он с трудом узнал его из-за грима и надвинутой на лоб «мохнатой» каски, обтянутой в несколько слоев маскировочной сеткой. Вся одежда у него также была мохнатой, так что ночью с пяти шагов его можно было принять за куст. Это был снайпер-контрактник
