– Разумеется.
– Следовательно, вы ей тоже доверяли?
– В отличие от вас, мы всегда доверяем, Косачевский.
– Это не ответ, Христофор Николаевич. Вы ее лично знали?
– Знал.
– Давно?
– С февраля восемнадцатого.
– Через Галицкого?
– Да.
– Она тоже анархистка?
– Беспартийная. Эгерт, насколько мне известно, стояла в стороне от политики.
– Но сочувствовала анархистским идеям?
– Как и каждый порядочный человек, – подпустил шпильку Муратов.
– Бывала в Доме анархии?
– Довольно часто.
– Вы ей раньше что-либо поручали?
– Случалось.
– А какого рода были эти поручения?
– Не террористического характера.
– Уроженка Москвы?
– По-моему, Петербурга. Но жила в Тобольске. Служила там у кого-то в гувернантках.
– Галицкий с ней познакомился в Тобольске?
– Видимо.
– Они вместе в Москву приехали?
– Нет. Борис говорил, что они встретились здесь случайно. Она тут гостила у сестры.
Итак, у Елены Эгерт есть сестра, которая жила, а возможно, и до сих пор живет в Москве. Но что-либо выяснить мне не удалось. Кажется, Муратов действительно ничего о ней не знал. По его словам, он видел ее лишь один раз, на квартире у Елены Эгерт.
– Куда Галицкий уехал в мае восемнадцатого?
– К матери.
– В Тобольск?
– Да.
– А затем?
– Был в Екатеринбурге.
– Где он сейчас?
– Представления не имею. Во всяком случае, не в Москве.
– Вы с ним переписывались?
– До середины восемнадцатого года.
– Я бы хотел вас попросить об одной любезности, Христофор Николаевич. Вы не могли бы познакомить меня с письмами Галицкого?
– Сожалею, но я не имею привычки сохранять письма. Да и не было в них ничего такого, чего бы вы не знали. – Последние слова он почему-то выделил курсивом. – В них было лишь то, о чем вы предпочли бы забыть…
– Простите?
– Охотно прощаю, мой дорогой.
– Вы что-то начали говорить загадками, Христофор Николаевич.
– А вы не обращайте внимания. Какой со старика спрос? Да и устал я. Не пора ли кончать, а?
– Еще несколько минут, Христофор Николаевич.
– Ну если несколько минут…
– Елену Эгерт вы после марта восемнадцатого видели?
– Видел, мой дорогой. Раза три-четыре.
– Когда?
– В мае и июне восемнадцатого. После отъезда Галицкого. Он меня просил навещать ее. Мы с ней очень подробно обо всем говорили. Особенно о вас.
Снова непонятный мне курсив…
– Вы что-то недоговариваете, Христофор Николаевич.
– А вам бы хотелось, чтобы я договорил?
– Естественно.
– Вы в этом уверены?
Отец откинулся на подушки и прошелся своими глазками, словно штангенциркулем, по моему лицу.
– Будем откровенны, мой дорогой, а?
– С удовольствием.
– Тогда объясните, зачем вам потребовалось ломать комедию?
– Какую комедию? – опешил я.
– Да вот эту, с «Алмазным фондом». Ведь я все знаю от Галицкого и Эгерт.
– Что именно?
– Все, – повторил Муратов.
Это «все» расшифровывалось в нескольких фразах. Оказалось, что в марте восемнадцатого Елена Эгерт никуда из Москвы не уезжала, о чем мне, Косачевскому, известно лучше, чем кому бы то ни было. Опасаясь уголовно-разыскной милиции, Галицкий по распоряжению Отца перевез находившиеся у нее драгоценности на квартиру одного из анархистских боевиков. Туда же переехала и Эгерт. Квартира считалась надежной. О ней не знал даже Ритус. И все же Косачевский каким-то образом установил ее. Когда командира отряда «Смерть мировому капиталу!» арестовали, к Эгерт явился Косачевский. Чемодан он получил обманным путем, сославшись на Галицкого. Поняв, что произошло в действительности, Эгерт наложила на себя руки. Но ее удалось спасти. По просьбе Галицкого, который никак не мог отложить своего отъезда (чем была вызвана такая поспешность, Отец умолчал), Муратов несколько раз навещал Эгерт в больнице.
