– Как вы знаете, товарищи, в Польше произошла смена руково… ства… – произносит Сан Саныч надтреснутым голосом. – Первым секретарем ЦК ПОРН назначен генерал Ярузель… кий…
Речь Коровина всегда звучит так, как будто ему не хватает воздуха, отчего слушателям кажется, что окончание фразы вот-вот загнется, не найдя выхода изо рта начальника отдела. Возможно, поэтому его слушают с интересом: договорит?.. не договорит?.. А при нынешней духоте Сан Саныч и вовсе не может закончить ни одного предложения, даже самого короткого.
– ПОРП, – вполголоса поправляет Лукьянов.
– А я что сказа?.. Ну, неважно, товарищи поня… ли…
Ирочка снова хихикает. Коровин и Лукьянов недоуменно смотрят в зал.
– Что вы такого обнаружили смешного, товарищ Локшина? – сердито спрашивает парторг, приподнимаясь на стуле и угрожающе нависая над аудиторией. – Поделитесь с товарищами. Что же вы молчите?
В комнате повисает зловещая тишина. Широко раскрытые рты ловят остатки кислорода, на лбах застыли капельки пота.
– Она не поэтому! – возле двери вскакивает на ноги сердобольная Мама-Нина. – Она и не смеется вовсе! Вы что, не видите? Ей плохо!
– Ирочка, что с тобой? Что случилось, детка? – Анька пытается заглянуть Ирочке в глаза, но та упорно прячет лицо на плече у подруги. – Да скажи же ты, что случилось?
– Тут душно! – говорит Мама-Нина. – У нее обморок! Аня, выводи ее!
– Всем душно, – окликается кто-то из глубины комнаты. – И ничего, сидят.
– Почему? – вдруг кричит Ирочка, вырываясь из Анькиных объятий. – Почему?!
Ее лицо залито слезами. Она стоит, судорожно сцепив перед собой руки, и совершает ими странные движения, как будто рубит что-то невидимым топором.
– Почему?! – и удар.
– Почему?! – и еще один.
Слезы льют ручьем из-под огромных дымчатых очков, лицо уже не бледное, а красное, распухшее, блузка расстегнулась и наружу точит кружевная оторочка лифчика.
– Ну, сделайте уже что-нибудь… – растерянно говорит Сан Саныч, отставив на время генерала Ярузельского. – Ну?! Кто-нибудь! Нина! Где Нина?!
– Почему-у-у?! – кричит Ирочка, кромсая топором ненавистный, обидевший ее мир.
Первой выходит из столбняка Анька, за нею Мама-Нина. Вдвоем они окружают рыдающую дюймовочку, подхватывают ее с боков и чуть ли не на руках несут к выходу. Вскакивает и Машка, бочком-бочком протискивая меж стульев свое дородное тело.
– Почему-у-у-у!.. – во весь голос визжит Ирочка, адресуясь к потолку.
Теперь уже на ногах весь отдел. В этой шумной суматохе, в круговерти разноголосых выкриков, толкотни и возни спокойствие сохраняет лишь бюст Ленина в уголке на красной фанерной тумбочке. Оглянувшись на вождя, возвращает себе присутствие духа и парторг отдела Петр Ильич Лукьянов.
– Товарищи! – кричит он, перекрывая всеобщий гам. – Всем вернуться на свои места. Товарищи! У нас политинформация! Политинформация!
Громом прогремев над «Красным уголком», это волшебное слово чудесным образом приводит в чувство всех присутствующих. Потому что люди твердо знают: политинформация – это свято. Ведь именно поголовная явка на политинформацию является лучшей защитой завоеваний победившего коммунизма.
– Садитесь, товарищи! – командует парторг. – Товарищ Минина, вы куда?
– Я-то? Туда… с ними…
Застигнутая уже в дверях Машка робко кивает в направлении коридора, куда Мама-Нина и Анька только что утащили бьющуюся в истерике Ирочку.
– Справятся и без вас, товарищ Минина, – заверяет ее Лукьянов. – Садитесь, пожалуйста. Товарищ Коровин, пожалуйста, продолжайте.
