Бесспорно, его вся эта ситуация бесила, раздражала и откровенно злила.
Не привык задавливать свое мнение и свою злость еще в зародыше.
Но, старался сохранить трезвый рассудок, не лез в чужой монастырь со своими правилами, хотя мог. У него тоже связи, знакомые, деньги. По одному звонку, сюда главврача из клиники Склифосовского подогнали бы, Маришку бы осмотрели, как положено, и госпитализировали, если нужно.
Но! Вечно у него теперь появляется это гребанное «но»!
Его сын дрожал от нервного потрясения, от страха за свою маму. Илье запретили подниматься к Марине, и правильно сделали.
Ребенок периодически начинал плакать, раскачиваться из стороны в сторону и говорить, что это он виноват, что маме плохо.
Костя впадал в ярость, когда слышал этот тихий потерянный шёпот.
Хотелось рвать и метать! Убивать все вокруг! И Марину, в первую очередь! Потому, что довела себя до такого состояния! Потому, что теперь он не знает, за что хвататься и кому звонить, чтобы смогли успокоить ребенка, у него самого плохо получалось.
Как назло, мать Марины, Неля, вместе с Русланом улетела в отпуск,– срывать их с отдыха очень не хотелось.
Был еще вариант позвонить Санычу, но тот тоже далеко, только распереживается мужик, зачем ему такие страсти.
И, когда в квартиру, уверенной походкой на высоченной шпильке и в красном платье, влетела блондинка с выражением на лице «не подходи – убью, кобель безрогий», ему стало очень весело.
Илья отреагировал, естественно по-другому, что в очередной раз резануло по нервам.
Сын сорвался с дивана и кинулся в объятия этой блондинистой особи, та в свою очередь обняла его, что-то шепнула на ухо, и отступила к лестнице, ведущей на второй этаж, напоследок окатила Костю таким презрительным взглядом, что хоть бери и вешайся, ага. За ней, наверх, помчался Вася с чемоданчиком в руках и еще с пакетом из аптеки.
И все. Опять тишина накатила.
Илья вроде успокоился и, прижавшись к нему боком, затих, а потом и вовсе уснул.
Костя еще прислушивался к тому, что наверху происходит, но ничего слышно не было.
Так и просидели они вдвоём, пока Костя не вскинулся от какой-то тревоги внутренней. Что-то его толкнуло, зацепило за живое. Вот и проснулся.
А там ему снова указали на его такое совсем незначительное место в этом доме, и в жизни Ильи, в частности.
Ну и пошло оно все к *беням, плевать на мысли и на отношения этих людей! Ему не четырнадцать, и он не барышня нежного возраста, чтобы обращать внимание на такие вещи!
Задевает, да и х*ен с ним, что поделать!
Главное, что он сам никуда исчезать не планирует, и, даже если, метлой поганой погонят, он им всем фигу сложит,– продемонстрирует славную фигуру из трех пальцев,– и пошлет к чертям.
Это его сын! И это мать его сына, и, как бы он к ней не относился, не может оставаться в стороне и просто наблюдать, как эта чокнутая загоняет себя в гроб!
Они поговорят, еще как поговорят! И, если потребуется, он будет тут сутками торчать, но узнает, что происходит, на самом деле!
Из-за простого обморока, такую панику не поднимают. Из-за простого обморока, взрослый мужик не станет прятать трясущиеся руки. Костя заметил, все разглядел, когда Артем вниз спускался.
Они что-то скрывают, и он хочет знать, что именно.
Илья обмолвился, что у мамы такое уже было.
Давно, правда, но было.
И Костю озноб прошил от того страха, что затаился в голосе сына.
Мелькнула мысль, что Марина и в самом деле может умереть. Страшная мысль. От нее все заледенело, зазвенело яростью в груди. Воздуха стало не хватать.
