Значительное число старообрядцев осело в Латгалии – в Люцинском, Режицком и Динабургском уездах. Согласно ведомостям переписи 1780 года, староверов в Полоцком наместничестве (с 1777 году инфлянтские уезды вошли в состав этого наместничества наряду с Витебским, Дриссенским, Себежским, Невельским, Велижским, Городокским и Суражским уездами) проживало 7104 человека обоего пола, причем наибольшее число их было сосредоточено в Невельском и Динабургском уездах. В инфлянтских уездах по далеко не полным данным насчитывалось 3982 старовера: в Динабургском уезде – 2864 человек, в Режицком – 778, в Люцинском – 340
17.
Среди беглых крестьян были выходцы из Новгородской, Петербургской, Московской, Тверской и других российских губерний, однако большинство прибывало со Псковщины. Процесс миграции русских в западные губернии продолжался и в XIX веке. «В этот период… многие имения псковских помещиков, а также зажиточных крестьян имели тесные связи с Ригой. Островские, опочецкие крестьяне поставляли в Ригу лен на продажу. В результате этих связей устанавливались личные контакты псковских крестьян с уже проживавшими в Латвии русскими (иногда это были и родственники), которые не только подбивали приезжавших земляков остаться у них, но и снабжали их соответствующими документами, обеспечивали на первое время кровом»18. Тем самым, обосноваться на новых землях и перейти на легальное положение беглецам помогали уже жившии в инфлянтских уездах староверы. «Беглых скрывают и давать пристанище почитают не за грех, но за благодеяние, а потому при поимке беглых более всех оказываются они виновными в пристанодержательстве»19, – говорилось в одном из документов 1826 г. относительно псковских старообрядцев. То же сообщалось и относительно старообрядцев, живших в Курляндской губернии и Дерптском уезде Лифляндской губернии. Псковский помещик Голуб, предлагавший свои услуги в деле поимки беглецов, сообщал в своей записке: «Беглецов там (в Остзейском крае. – К.К.) великое множество и все по введенному между ними правилу готовы друг друга до самой крайности защищать и даже употреблять всякую дерзость, дабы ни одного собрата своего не допустить в руки правосудия. Все беглецы переменили свои имена и даже другой наружный вид получили, так что их открыть трудно»20. Псковская помещица С. Черкесова, владелица имений в Себежском и Опочецком уездах, требуя возврата своих беглых крестьян, в 40-е гг. XIX в. жаловалась в многочисленных письмах прибалтийскому генерал-губернатору графу А. А. Суворову: «Зло, которое происходит от проживающих в Риге беглых людей моих, слишком ощутимо для меня», так как ранее бежавшие и осевшие в Риге «имеют родных в моем имении (Опочецкий уезд), которые, бывая в Риге по делам, видятся с ними и, увлекаясь их положением и полученною безнаказанно ими свободою, делают из моего имения побеги в надежде на их покровительство в добытии ими фальшивых паспортов и независимости от помещика»21. Часть беглых людей С. Черкесовой жили в Риге на Заячьем острове, приписаны же они были в мещанский оклад посада Шлок (Слока), а некоторые были задержаны уже в 50-е гг. XIX в. в Люцинском уезде в имении Рунданы помещика В. Шахно и в имении Лоцово помещика Н. Малькевича.
