И опять побежал озноб, возвратилось жутковатое ощущение кошмара, когда поняла – пару секунд назад не было никакого мужчины на улице! Не было! И не лежал на широких плечах снег, и не выглядел прохожий озябшим и промокшим! Всё это – в один миг пронеслось. Обернулась, уже предчувствуя, уже хватаясь за баллончик…
Заорала не своим голосом – в жизни так не орала! – огромная черная кошка …Пантера!…оскалилась в прыжке… Дальше Алина почти потеряла сознание, в рот и нос набился снег, дышать не стало никакой возможности, тварь сверху навалилась, рычала и рвала… Шубу на плече, потом… Ох, мамочки, как больно! Месиво и крошево… Помогите! Кто-нибудь! Даже закричать не смогла…
Отупелая рука выпросталась из кармана с баллончиком – сама, без всякого на то понуждения заторможенного сознания. Провал… Резь в глазах. Такая же резь в плече. Снег… Чистый. Холодный. Вкусный. Если растереть им лицо – еще и боль в глазах унимается.
Пантеры… нет нигде! "Черемуха" помогла… Голова кружилась. В телефоне тревожно "квакали" сквозь помехи:
– Алина! Алина, ответь! Что у тебя там?!
– Коль… напали… Сейчас…
– Что?! Аля, не молчи! Где ты находишься?! Ты в порядке?!
– Я… я…
Прижала ладонь к распоротой на плече шубке… Еще подумала как-то не к месту, что на шубку два года деньги собирала… а теперь, наверно, и не починишь.... что есть еще в шкафу старенький пуховичок, но выглядит он… Отнятая от плеча ладонь оказалась красной. А вот вида крови Алина боялась. До тошноты, до обморока.
– Кажется… Коля, я…
Телефон из ослабевшей руки выпал и затерялся в сугробе. Сидела, крепко зажмурившись. По щекам текли слезы. Застывали на ветру. Пальцев не чувствовала. Подняться – не могла. Целую вечность. Заставить себя… слабость неимоверная… "Не со мной… не со мной.. с кем-то другим происходит…" Потом захотелось спать. Лечь в сугроб и спать. И забыть про мужчину, пантеру, разодранную шубку, от крови алую перчатку. Переохлаждение… Это оно. Ну и что?
Только вдруг проснулось упрямство. Так просто, за пятьсот метров от дома – сдаться?! Когда нужно уходить, а не ждать, что нападающий возвратится?! Ну нет! Упрямство было чужим, Алине не свойственным, но правильным, и она подчинилась. Поднялась, цепляясь за стену дома, подхватила сумку, нашарила каким-то чудом телефон, пошла. Медленно, тяжело, запрещая себе даже думать о том, насколько серьезно распорото плечо. Раньше падала в обмороки даже при сдаче на анализ крови из пальца, но если упасть сейчас – больше не подняться.
Длиннее тех пятисот метров Алина в жизни дистанции не преодолевала, шесть пролетов стоили иных подъемов на Эверест. Только захлопнув за собой дверь, заперев ее на оба замка, зачем-то забредя в ванную комнату – почувствовала себя в безопасности. И там силы оставили окончательно. Наверно, снова ненадолго потеряла сознание, потому что в следующий момент телефон надрывался свистом и, одновременно, ломились и трезвонили в дверь.
Николай… Он.
***
Сидели в спальне. Аля – завернутая до подбородка в плед, опоенная валерьянкой, заклеенная пластырем (всего лишь царапина, длинная, но не глубокая), и так вовремя подоспевший приятель Коля – в кресле.
Над креслом висел старый-старый, не отцепленный от стенки только по лени и всегдашней забывчивости постер – привет из ранней юности. На постере запечатлен был герой алининых девичьих грёз, лохматый вокалист давно уже почившей бесславно рок-группы. Черные его глаза сейчас, в десятом часу вечера, смотрели сочувственно и ободряюще. Ему-то большей части и адресовала Алина свои сбивчивые объяснения, а совсем не худому, несуразному и длинноносому Кольке.
