До конца рабочего дня оставалось полчаса.
***
Андрей хотел бы знать, кто и что такое – "зверь". Раньше он полагал, что зверь – это четыре лапы, шерсть и острые зубы. Теперь уже он готов был свое мнение изменить.
Он лежал на койке и пытался спать. Он уже три раза проверил прочность завязанных узлов, был до крови укушен в запястье и определенно слишком устал, чтобы думать. Хотя вертелась какая-то мысль…
Ах, да, обработать руку… спиртом… или прижечь…
Не сейчас, чуть позже… Да тут и нечем…
Она рычала, скулила и пыталась грызть веревку. Под действие магической формулы глаза ее приобрели первоначальный вид – черные почти, красивые глаза. В некотором роде стало только хуже.
Когда она впилась в руку Андрея своими крепкими мелкими зубками, он бы должен был врезать ей по лицу, как врезал бы заигравшейся сучке служебной или бойцовской породы. В любом случае. Даже если бы не разозлился. Просто обязанность показать животному, кто здесь хозяин. Проблема была в том, что оборотень Алина не просто какая-то там сучка. Она женщина. Хотя бы по обличью. К ней нельзя применять методы, подходящие для дрессировки служебных собак. А дрессировать оборотней Андрею не случалось.
Он лежал и рассуждал, что есть зверь. В свете нынешних событий зверем называлось нечто с безумными глазами и непреодолимой жаждой крови. Спусти эту Алину с веревки – в горло же вцепится! Потом еще подумалось, что зверь живет инстинктами, основной из которых – инстинкт охоты. Еще где-то мелькнуло воспоминание – инстинкт продолжения рода. Прежний Андрей, до пленения, придумал бы скабрезность по этому поводу. Нынешнего больше интересовали вопросы выживания.
Примерно через час рычания оборотень притомилась и прилегла подремать. Андрей ее усталости не доверял, но…
***
Часик сна Андрей себе позволил. Потом пялился в потолок. Потом оборотень во сне рычала и вздрагивала, порываясь бежать и, наверно, перекинуться. Был вечер. Свечей осталось восемь штук. Мало. Не то, чтобы Андрей не любил темноты, он не любил темноту в компании с невыдрессированным оборотнем.
Снова копался в ящике, но свечей больше не нашел, только керосинку без керосина, поломанную, под тряпьем, там же часы на заводе, "Красная заря", СССР-вские, со звездочкой. Их попробовал завести, чтобы тикали. Они, как ни странно, завелись.
Размочил булочку преклонного возраста в талой воде – голод не тетка.
Когда обратил внимание на оборотницу, та уже не спала, а сосредоточенно грызла веревку. Легонько, предупреждающе пнул под ребра. Та неприязненно ощерилась, но веревку оставила в покое. Улеглась, вжавшись спиной в угол и сверкала оттуда снова желтеющими глазами. Похоже, заклинаньице, которым развлекались инквизиторы, не столь уж и действенно.
– Оборотень? Давай хоть разговаривать, что ли.
Зыркнула глазищами, низко заурчала.
– Ты хоть помнишь, как тебя зовут? …. Алина Сергеевна Ковалева, археолог чего-то там, помнишь?
Лежит, слушает. Вряд ли что понимает. Глаза уже совершенно желтые, без малейших сомнений. Зрачки вертикальные, но в полутьме широкие. Нечесаные волосы сбились колтунами. Точь-в-точь одержимая. Не зря их в средние века так боялись и ненавидели. Ведет себя такая свежеукушенная как нелюдь, на всех кидается, слюной ядовитой брызжет – чем не бесовка?
– Тут написано на стенке, что ты зануда. Зануда ты? А с Мишей тем теперь чего?.. Послушай, я не знаю, что с тобой делать. Честное слово, никогда не возился с оборотнями. У меня есть друг, Валерка. Он волк. Ну и всё. И поэтому я не знаю, как с тобой быть. Был бы телефон, звякнул бы Валере.... Что я вообще должен с тобой делать? У меня была собака, сука. Адетта. Мастиф. Но, черт возьми…
