– Мне?! За идею?! – она растерянно хлопала глазами, а потом шмыгнула носом и обиженно заявила, – я же не за деньги! Я же хотела людям как лучше сделать! Я же слышала, как они говорили, что мало ты, Елька, взвара привозишь… вкусный у тебя взвар-то… а ты мне деньги…
Она отвернулась, тяжело вздохнула, вытерла рукавом тулупа намокшие глаза и, не поворачиваясь, спустилась с крылечка, где мы проводили расчеты. А я осталась стоять с монетой в руках.
– Ирха, стой! – я отмерла и сбежала со ступенек, догоняя Ирху. – Стой! – Схватила ее за рукав, развернула к себе лицом и неожиданно для себя обняла, прижимая к себе. – Ты что, дуреха, выдумала?! Да, я разве же со зла? Я же тебе благодарна за придумку твою!
Ирха всхлипнула и вдруг разревелась, обнимая меня в ответ.
– Папка мой, – рыдала она, – всегда говорил, коли гринка не тобой заработана, не тебе ей и владеть. А коли возьмешь, так будь готова потом втридорога заплатить… а я не хочу так… не хочу снова все потерять! Не надо мне этого филда! Вон, лучше Нюню отдай. Он же сани тяжеленные таскал, а я только и делала, что черпачком размахивала.
– Нюнь со мной живет, – улыбнулась я, – ему не надо мать старую кормить, за квартиру платить, да дрова покупать. А филд этот ты честно заработала. Сама же видишь на сколько больше взвара продала. И посчитать можешь на сколько прибыль моя выросла от твоей придумки. А батя твой прав.
– Прав, – кивнула Ирха. Она почти успокоилась, только громко всхлипывала, шмыгала носом, да терла покрасневшие глаза. – Один раз он правило свое нарушил, и трактир потерял. Брат мой лихоманкой заболел в прошлую зиму. Отец сначала местных лекарей водил, то так лечили Ильху, то эдак, а ему все хуже и хуже было. Батя мой всю жизнь каждую лишнюю гринку берег, а тут все спустил. Ничего не осталось.
Она вытерла слезы рукавом, высморкалась в снег. Я сделала вид, что ничего не заметила. Ирха продолжила свой рассказ.
– Батя Ильху любил очень… гордился… Говорил, мол, ты Ирха, замуж выскочишь и отца с матерью забудешь. А вот Ильха с нами до старости жить будет… и на смертном одре стакан воды подаст… И решил батя, что у нас в Нижнем городе лекари бестолковые, не могут от брата лихоманку отогнать. Занял деньги у Смотрящего и в Среднем городе самого дорогого лекаря нанял. Целый грил заплатил… Лекарь так кривился, когда к нам в харчевню пришел… До брата пальцем не дотронулся. Только взглянул раз и говорит, мол, не жилец сын твой. Не лихоманка у него, а паучья болезнь… в груди поселилась… коли где снаружи паук был бы, можно было бы попробовать вырезать его, чтобы дальше не рос. А так, только ждать, когда паучище проклятый жизнь заберет, – Ирха скривилась, вытерла текущие по щекам слезы и, длинно всхлипнув, закончила рассказ. – Как Ильха помер, батя и сорвался. Пил… про долг забыл совсем. Мы с мамкой только и могли, что долю Смотрящему платить. На большее не хватало. А как батька помер, так харчевня наша и ушла… за тот грил, что батя в долг взял… А я так больше не хочу…
Кое-как всучив Ирхе честно заработанную премию, я проводила ее до ворот и заперла калитку. Когда повернулась, увидела Лушку. Он стоял на крыльце, накинув на себя полушубок и задумчиво смотрел вслед Ирхе. Мы молча вошли в дом. Анни радостно хохотала наверху, на мансарде, с Нюнем. Она обожала его и везде таскалась за ним, как хвостик. Он любил ее не меньше, и я без страха оставляла дочь под присмотром Нюня.
