Он перестал шептать и звонко расхохотался, подтверждая мои догадки.
Подземный ход оказался довольно сухим. Вероятно, существовала какая-то система вентиляции, потому что воздух внутри вовсе не был затхлым. Я шесть лет прожила в Нижнем городе, причем большую часть из них была напрямую связана с его ночными жителями, но о подземных ходах контрабандистов не слышала ни разу. Вероятно, знания об этой системе тоннелей обладали самым высоким уровнем секретности. И передавали их только особо доверенным людям, как секреты мастеров в гильдиях…
Бусык топал впереди меня, держа в руках вторую свечу. Узел он тоже забрал себе, я не возражала. Во-первых, у меня на плечах уже висела сумка с кубками. Во-вторых, я была гостьей в этих катакомбах, допущенной к самому главному секрету контрабандистов Грилории, только из очень большой необходимости. И неизвестно, какие правила существуют на этот счет. Я даже по сторонам старалась не смотреть, чтобы не проявлять излишнее любопытство к чужим тайнам. Только замечала, что изредка нам попадались лестницы, ведущие наверх.
– Мне велели провести вас в Средний город, – улыбнулся Бусык, поворачиваясь ко мне, – там вас пока не ждут, и я помогу вам добраться до дома дядьки Жерена незаметно.
– Хорошо, – кивнула я, – спасибо.
– Да, мне-то за что? – рассмеялся мальчишка, – скажите спасибо дядьке Жерену. И батьке моему. Он-то у меня контрабандистом был. Мы так-то сюда чужих не пускаем. А если кто случайно попадает в наши ходы, того сразу, – мальчишка чиркнул ребром ладони по горлу. И добавил, – но вы, тетька Елька, молодец. Не любопытная. А то остальные сразу глазеть начинают и расспрашивать.
Я улыбнулась мальчишке, сделав вид, что не услышала последнего предложения:
– Теперь я поняла, почему контрабандисты называют себя кротами. Я-то думала, это потому, что они что хочешь нарыть могут. А оказывается, они в норах живут.
Бусык звонко расхохотался.
– Ага, – заявил он, – мой батька однажды целый год в ходах провел. Только это его не спасло, – он внезапно стал мрачным и горько вздохнул, – как вышел, так его и…
Он не договорил, замолчал, нахмурившись, но я поняла:
– Мне очень жаль…
Мальчишка дернул плечом… то ли, сказав, мол, понял, то ли огрызнувшись, мол, не нуждаюсь в ваших соболезнованиях. И от этого мне стало еще больнее… сразу бросились в глаза довольно ветхая рубашонка, дырка на штанах, в которой при каждом шаге мелькала белая, острая коленка. А еще я вспомнила его радость тогда, когда я при прошлой встрече дала ему несколько гринок. И свои мысли о том, что это мог быть Лушка…
И я снова сделала это. Даже как-то мыслей не появилось, что можно сделать вид, будто все это меня не касается.
– Бусык, – я поймала его за плечо и развернула к себе, – хочешь я заберу тебя к себе? Будешь жить с моим сыном… он хороший, вы подружитесь.
Мальчишка опустил голову, чтобы я не видела его лица и, кажется, плакал.
– Нет, – мотнул он головой и вытер заслезившиеся глаза рукавом. – Я с мамкой живу. А с Лушкой мы и так дружим. Мы с ним часто по ходам в Нижний город сбегаем… ой! – он вскинул на меня испуганный взгляд. И затараторил, – тетька Елька! Вы только Лушку не ругайте. Он же всегда только после уроков уходит. И дядьке Жерену не говорите, пожалуйста! А то он уже обещался мамке нажаловаться. А она меня запрет! Она знаете какая строгая?! Ее папка ужасть как боялся. И даже дядька Жерен боится! Хотя она младшая сестра.
