– Далее, наш самый молодой коллега, доцент кафедры «***», Серёжа… эээ, простите, Сергей Анатольевич Терещук. Именно он заострил наше внимание на забытом эффекте Паиса и его новых аспектах.
Второй представляемый вскочил и затараторил:
– Видите ли, когда я случайно обратился…
Жилин прервал его:
– Коллега, Вам обязательно дадут высказаться.
– Да, извините.
Терещук покраснел, шмякнулся на стул, и, еле справляясь с волнением, продолжал смотреть на полковника во все глаза.
– И, наконец, доцент Павловский, гуру во всём, что связано с прикладным применением наших наработок. Почти тот самый «Гоша» из фильма, только «Гоша» с учёной степенью.
Молчун не вставая кивнул головой, продолжая изучать дно кружки.
Профессор ожидал, что доцент тоже встанет, однако тот продолжал буравить взглядом кофейную гущу. Желая сгладить неловкость ситуации, Жилин сказал:
– Видите ли, господа, мы в некотором роде волнуемся, ведь мы все в этом здании в первый раз…
– Не все. – Павловский резко поднял глаза на капитана. Видимо, он с самого начала встречи почувствовал на себе пристальный взгляд Зиновьева. Тот быстро отвёл глаза. – Далеко не все.
Молчун медленно повернул голову в сторону Некрасова и произнёс:
– Не так ли, полковник?
Повисла гробовая тишина. Учёные буквально вылупились на коллегу. Некрасов с лёгкой, почти отеческой улыбкой смотрел на Павловского. Всё ещё стоящий на ногах Жилин снова попытался разрядить обстановку:
– Простите, я забыл упомянуть имя-отчество нашего глубокоуважаемого…
Полковник рукой остановил профессора:
– Мы давно знакомы с Владимиром Георгиевичем. Больше двадцати лет.
– Двадцать два.
– Вы считали?
– Нет, всегда помнил нашу первую встречу. Правда, и кабинет был поскромнее, и звание поменьше, и тема встречи была другая, хотя встречей это назвать трудно. Вы ведь тоже не забыли, а, полковник?
– Такое не забудешь. Вы, Владимир Георгиевич, оказались крепким орешком. Из-за Вас я получил выговор со всеми вытекающими, меня ведь уже представили к капитану, пришлось ждать ещё год. Впрочем, на ошибках учатся. Вы преподали мне хороший урок.
– И Вы мне. Я тогда потерял веру в человечество.
– А, по-моему, наоборот – нашли.
– Это смотря с какой стороны смотреть!
– Если б не та беседа, Вы бы не были доцентом, а гремели котелком по зонам, а я был бы капитаном-пенсионером, сидел в занюханном ЧОПе на дежурствах.
– Полковник! Вы хотите всем присутствующим поведать о грехах моей бурной молодости?
– Отнюдь. Не вспомни Вы ту встречу, Владимир Георгиевич, я бы и не упомянул ни о ней, ни о нашем знакомстве.
Павловский шумно выдохнул, откинулся на спинку стула и стал смотреть в потолок.
– Итак, когда высказались на личные темы, предлагаю перейти к нашему общему делу! – Внезапно повеселевший полковник обвёл взглядом присутствующих. – Прошу вас высказаться о насущных проблемах. Профессор, Вам слово.
Жилин снова вскочил.
– Благодарю Вас! После визита уважаемого эээ…
Профессор посмотрел на Зиновьева, но полковник подсказал:
– Евгения Эдуардовича.
– Простите, да, конечно, Евгения Эдуардовича, мы провели несколько совещаний и составили список очевидных проблем, без решения которых даже не стоит приступать к серьёзной работе над установкой. В составлении этого перечня живейшее участие принял доцент Павловский.
Жилин посмотрел на доцента, тот продолжал безучастно разглядывать потолочные светильники.
– Я продолжу. Есть несколько серьёзных проблем, начну по возрастающей. Первая – оптика. Я полагаю, что американские оппоненты просто так её не отдадут?
