Один из них проводит нас по вымощенной гранитной дорожке в большой дом из оцилиндрованного толстого бревна, похожий на большую старинную усадьбу девятнадцатого века.
В доме мы размещаемся в уютной гостиной, обставленной старой мебелью и слабо освещенной видавшим виды тканевым винтажным абажуром. С потолка свешиваются многочисленные пучки засушенных ароматных трав и сухоцветов. Через открытое окно из сада доносится пение сверчков.
Появляется женщина во всем черном лет пятидесяти и молча жестом приглашает нас к столу с настоящим советским самоваром. Стол сервирован на три персоны, то есть на нас.
– Здравствуй, Антонина, – здоровается с ней Анжела.
Та молча ей кивает и жестом приглашает за собой.
– Девочки, Антонина – глухонемая, – объясняет нам Анжела. – Вы садитесь за стол и пейте чай с баранками. А я пошла к бабе Евдокии. Да, и договоритесь, кто из вас пойдет после меня. И не переругайтесь тут! – грозит она нам пальцем и исчезает в темном коридоре вслед за Антониной.
Мы с Натали разливаем в чашки ягодно-травяной душистый чай из заварочного чайника и доливаем воду из горячего самовара. Сидим за столом и послушно пьем чай с баранками. От чая вскоре становится так хорошо, спокойно… и очень хочется спать.
Прикорнув на диванчике, я не замечаю, как засыпаю.
Через какое-то время меня будет Натали:
– Твоя очередь идти к бабе Евдокии.
Спросонья я не сразу соображаю, где я, и с недоумением осматриваюсь.
– А ты уже у нее была?
– Была, – коротко с каменным лицом отвечает Натали.
И я догадываюсь, что то, что она услышала от бабы Евдокии, ей совсем не понравилось.
– И как?
– Иди уже! – торопит она меня.
Я вскакиваю с дивана и приглаживаю волосы.
Анжела сидит за столом и пьет чай как индийский будда – уставившись прямо перед собой отсутствующим невидящим взглядом. Скорее всего, ей тоже не очень понравилось то, что сказала ей баба Евдокия, и она переосмысливает услышанное.
Мне становится не по себе, и только я думаю о том, как бы незаметно свалить, как глухонемая Антонина жестом приглашает меня идти за ней.
И я иду. Долго ведет она меня по полутемным коридорам этого загадочного дома, в котором современный стиль модерн неожиданно переходит в советский винтаж, а потом в старину позапрошлого века.
Наконец, Антонина открывает передо мной дверь, и я вхожу в небольшую сумеречную комнату, слабо освещенную свечами. Дверь за мной плотно закрывается той же Антониной. Я останавливаюсь у двери, оробев и потеряв дар речи от того, что вижу перед собой.
Посередине комнаты стоит деревянный, резной, круглый стол, за которым сидит сама баба Евдокия, к слову, не имеющая ничего общего со старушкой – божий одуван, какой мы с Натали ее представляли.
В реальности же баба Евдокия оказалась большой, могучей, полной женщиной довольно грозного вида и пожилого возраста, но совершенно непонятно, какого именно. Если верить тому, что она родилась в 1935 году – для девяноста лет она просто отлично сохранилась.
Вокруг ее головы уложен венок из седых длинных кос. На широкие полные плечи накинут белый оренбургский пуховый платок, в который она кутается, несмотря на лето на дворе. А в комнате-то действительно холодно, как в погребе, и я уже начинаю зябнуть.
– Здравствуйте. Добрый вечер, – неуверенно подаю я голос.
В ответ тишина.
Я медлю. Мнусь у двери, не решаясь сделать шаг вперед, и робею еще больше, чувствуя, что внутри у меня начинается настоящий мандраж. Как бы паническая атака не случилась…
