– Алексей, на тебе проверка всей оставшейся шелупони и скажи, чтобы нам принесли кофе и пожрать чего-нибудь, – всадник согласно кивнул и поднявшись покинул кабинет.
– Вы приняты, Инга Аркадьевна.
– Благодарю. Касаемо этих бумаг. Исходя из того, что я увидела, вас на*бывают, и один Олежа такую схему не потянул бы в одну харю. Человек пять минимум еще пара на разных уровнях от сбыта, приемки и прочих.
– Я тебе больше скажу, меня не только тут на*бать решили, но и зарыть. Кто-то крысит, вычислить пока не могу, – в его глазах сквозило черным льдом еще не утихшее раздражение и я начина понимать понурого Олежу. Я бы тоже взгрустнула, если бы на меня так постоянно смотрели. – Поэтому докладываешь все только мне, любые вопросы только через меня. Номер сохрани. На связи двадцать четыре на семь.
– Ясно.
– По твоему вопросу. Куликов ждет тебя, – он кратко взглянул на наручные часы, – через два часа. Все, что есть у тебя на руках, все заключения, результаты обследования все покажешь. Если согласится, операция состоится в ближайшие трое суток. – Одно это предложение, сказанное им, произнесено будто между делом, оборвало на мгновение мое дыхание, снова давая надежду. – До одиннадцати решаешь свои личные проблемы, потом жду тебя здесь.
– Спасибо, – произнесла сдержанно, поднимаясь со своего места, хотя внутри все бурлило от невысказанной благодарности.
– Свободна.
Аудиенция была закончена, адрес и номер телефона Куликова мне скинули сообщением сразу, как я покинула кабинет. Вышла на улицу и остановившись на крыльце реста, закурила, все еще не веря, что у меня появился шанс. Вызвала такси. Дома не теряя времени, собрала все имеющиеся у меня на руках документы и результаты обследований мамы и поехала к Куликову.
Внутри все еще пел страх, страх, что встреча с врачом не принесет ничего, что все окажется зря и страх того, что я могу потерять самого близкого и родного мне человека, ради которого я и в ад спущусь, если понадобится.
Я шла по длинному коридору клиники, стук собственных каблуков бил стальным молотом по нервным окончаниям, а внутренняя молитва с каждым шагом становилась все неистовей, яростней, отчаянней.
Медсестра постучала в дверь кабинета и открыв ее, пригласила меня пройти внутрь.
– Доброе утро, Андрей Владимирович! Я Инга Аверина от Колесникова.
– Здравствуйте! Проходите, присаживайтесь. Мне сообщили о вас – Куликов указал на стул напротив своего стола.
Пока он просматривал принесенные мной бумаги, я молилась всем богам и не только им. Тишина и его молчание душило, перекрывая дыхание. Я пыталась быть объективной и трезвомыслящей, мне хотелось быть более хладнокровной и способной принять любой итог, но я не могла. Это как в падающем самолете не остается атеистов, все становятся неистово верующими и молят лишь об одном- чтобы выжить. Моя жизнь была этим падающим самолетом.
– Инга Аркадьевна, – прервал поток моих мыслей Куликов, – скрывать не буду состояние вашей матери тяжелое. И при проведении операции при таких показателях существующие риски увеличиваются…
– Андрей Владимирович, простите, что я вас перебила. Я за эти месяцы выслушала огромное количество мнений и прогнозов. Никто не дал нам шанса даже на операцию, а без операции речь уже не о рисках, ибо итог только один. Меня волнует единственный вопрос: возьметесь ли вы оперировать?
После заданного мной вопроса повисла пауза. Куликов снял очки, положил руки на стол и смотрел на меня, будто взвешивая все «за» и «против» на своих внутренних весах.
