Чужие мужицкие голоса встревоженно загудели, но о чём они говорили Зорька разобрать не могла из-за того, что откуда-то со стороны накатывал шелест дождя, и невнятные голоса в нём попросту утонули. Тяжёлые капли одна за другой увесисто забарабанили по телу и буквально тут же вода с неба хлынула, как из ушата.
Крупные капли от души лупцевали пленницу по телу и голове, пробивая пышную, но резко вымокшую рыжую шевелюру. Рубаха в раз промокла и прилипла к спине противным холодом. Только ноги до этого времени от чего-то горящие по непонятной причине, восприняли сырую прохладу с облегчением.
Тут накрыло чем-то сверху будто крышку захлопнули и стало совсем темно, но и лить перестало. Хотя куда уж более. И сама была насквозь мокрая, да и лохматый бер под ней напился водой до такого состояния, что при малейшем движении чавкал. Зорька лежала на шкуре словно порося в луже, только что не хрюкала.
Девка осторожно подняла голову и оглядела свою западню. Это оказалась небольшая прямоугольная коробка, со всех сторон накрытая шкурами, только в ногах не было стенки, но разглядеть в проёме что-либо было невозможно. Там стояла сплошная стена дождя. И вообще снаружи стало как-то темно и хмуро.
Она позволила себе пошевелиться, даже по извиваться, чтобы хоть как-то размять затёкшее тело. Понять, где находится, что произошло и кто эти мужики, ярица22 естественно не могла.
Зорька вообще ничего не помнила, словно память вырезали или добела вычистили. Помнила только, что после обеда убирала посуду со стола, когда земля задрожала и от соседних землянок послышался визг и тревожные крики.
Все её домашние были в куте. Смятение, нехорошее предчувствие, а затем и откровенный страх как по команде охватил присутствующих, словно морок к ним в землянку заполз и расползся липким ужасом по всем углам. Даже посикухи притихли и прижались к маме. Затем всё стихло. Недобрая такая тишина наступила вокруг, аж в ушах зазвенело.
– Я пойду гляну, – вполголоса предложила Милёшка, сестра Зорьки, на два лета помладше её.
– Цыц, – как отрезала мама.
Милёшка остановилась у самого выхода как вкопанная, к чему-то напряжённо прислушиваясь снаружи.
– Ой маменьки, – давя в себе ужас тихо и сдавлено залепетала она, прижимая руки к груди и пятясь от входа, – сюда кто-то топает!
После этого Зорька не помнила ничего.
Пока шёл дождь, вернее лил ливень, яростно, но в общем-то не долго по времени лупцевавший округу, она валялась на шкуре и мучительно пыталась сообразить, придумать хоть какую-нибудь версию происходящего. Вот только всё придуманное так или иначе упиралось в одно, – это чёрная степная нежить, будь она трижды проклята.
Об этой напасти слухи гуляли давно. Налетает мол это «отродье степное» на баймак, мужиков бьёт, пацанов бьёт, а баб с детьми увозит куда-то в своё подземное логово. Утаскивают с концами и бесследно, словно по воздуху. Никто из тех подземелий ещё ни вертался живым. Поэтому никому было неведомо, что там делают с бабами и девками.
У них в баймаке о том по-разному говорили. Но Зорька до выпученных глаз всем доказывала, что их там заживо съедают. Хотя девки разное про них врали, кто во что горазд, кто дурней придумает, но бабы в бабняке выражали с Зорькой согласие, вернее она с ними соглашалась от скудности собственной фантазии.
К тому же по поводу заживо съедения у неё перед глазами вставала чуть ли не живая картинка, от чего мурашки табунами бегали по щуплой спине, вымораживая холодом внутренности. После того как всё это представила, в другое уже ни в какую не верила, потому что пугаться пуще этого не получалось как ни пробовала.
