– А коль откажусь от княжения и подамся на вольные хлеба, со мной пойдёшь?
– Нет, князь, – равнодушно, но честно признался Дунав, – ты уж прости меня, но коль ты княжью шапку кинешь, то и я служить боле никому ни стану. Обрюзгло мне всё, Сфендослав. Заведу себе бабёнку попроще, куплю заимку в казачьей станице подальше от стольного града, да буду охотой век доживать. А ты о своих вольных хлебах задумайся. Коль без шапки останешься, по родовому обычаю лишат имени. Куда тебе деваться потом? Только разбойничать в тати. А ведь новый князь на тебя тут же откроет лютую охоту. И к нему примкнут многие, все, кого обидеть уже успел. Как ты думаешь, долго они тебя ловить будут в чистом поле?
Князь молчал, с каждым словом становясь всё черней и черней.
– То-то, – продолжил опытный дружинник, – я вижу для тебя лишь один выход, друже…
На этих словах Сфендослав встрепенулся, выправился и умоляюще уставился на дельного советчика по жизни.
– Идти в отказ от Малки и вставать на дыбы, негоже, князь, а вот поторговаться с Матерью на будущее, потребно. Тебе стоит на правах Великого Князя потолковать с главами домов и убедить большинство родов, что привязанный к Киеву князь, не есть хорошее дело. Например, предложить расширить русиновы владения. Дома растут, плодятся. Земель на прокорм уже не хватает. Надобно чтобы не ты рвался из Киева куда глаза глядят, а совет родов во главе с Матерью спроваживали тебя на ратные подвиги, да ещё и своими дружинами снабжали, обеспечивая содержанием походы. С тебя останутся лишь победы, чего ты и добиваешься. Вот тогда невыгодно будет Матери тебя к Киеву приколачивать. Да и пора перестать быть одним лицом, а становиться целой головой рода Рюрикова. Из пацанов ты уже вырос. Как думаешь?
– Дело говоришь, Дунав, дело, – оживился уже совсем упавший духом Сфендослав.
– А то, – ухмыльнулся советчик, – а опосля как с главами родов переговоришь, непременно с маменькой пообщайся, да поторгуйся. Может, сойдётесь на какой золотой серединке меж собой.
– Благодарствую тебе Дунав за совет. Почестному, маменька во главу женитьбы на Афросе поставила только одно, чтобы я непременно той заделал здорового сына. Что-то ей жрецы наговорили, напророчествовали. Я думаю, с ней можно будет на том торг вести, да и сама идея расширения, люба мне, друже. Одно дело бесцельно скакать, на кого Вседержитель послал, другое – осознано и с общей пользой. И про лицо с головой, ты тоже прав. И это дело как нельзя кстати будет, я думаю.
– Мне ехать-то, когда? – прервал Дунав его задумчивые размышления, – Матерь шибко торопила с женитьбой?
– Да не оговаривала, – возвращаясь с облачных мыслей на грешную землю, отвечал ему степенно князь, становясь тем, кем значился по статусу, – но ты не спеши пока. Подбери людей, прикинь сколь с казны на калым отгрести, табун в подарок Ерману собери от меня, чтоб конь к коню, лошадь к лошади. И вообще, готовься добротно, с честью, толком, расстановкой. Мне время надо. Обмозговать и взвесить. Ключи к отцам да матерям родов подобрать. И сам сватовской поход растяни, насколько сможешь, но в пределах разумного.
– Понял. Не первый раз штаны снимаю, да на бабу вынимаю. Только люди, князь, мне без надобности. Казачки мои только воротились из дела. Пусть отдыхают. Коль позволишь, одного Екима возьму. И казна с табуном тебе пригодиться ещё. У меня с каганом свой разговор имеется и подарки этой мрази дарить – себя не уважать. А калым по устоям не положен. Я же говорил тебе, что Малая – девка не на выданье. А за таких калым брать только грех на душу наживать.
