Оставим пока в стороне вопрос о том, что это такое «на самом деле». Он и вообще-то очень непростой, а Хамону в его восемнадцать лет, просто не приходил в голову!
«Долой старое!» – все связанное со «старым» было для них однозначно плохим. «Построим новый мир!» – и ведь, строился этот новый мир! Он строился, но не их руками. Например, Хамонова бабушка была библиотекарем.
Зажигались в деревнях «лампочки Ильича», строились каналы, дороги, мчались к северному полюсу самолеты, и «врезались в вечные льды корабли». Кончились войны. Прямо на глазах, ушли в прошлое настоящий голод и тиф. Они видели, что «Жить стало лучше, жить стало веселее» и верили, что дальше станет еще лучше! Естественно! Ведь это не они умирали на «стройках первых пятилеток», но и не они разрушали монастыри, раскулачивали и расстреливали. Они видели то, что только и могли видеть, как рухнул «Старый мир», о котором они мало, что помнили, но знали, что он насквозь «гнилой», и начал вырастать мир новый, обещавший быть светлым! Обещавший быть прекрасным!
Кому, зачем в светлом коммунистическом будущем нужны кривые московские переулки? Зачем Храмы, если нет бога? Зачем Кремль – обиталище ненавистных царей?! Долой!
Правильно! Разбить на месте всего этого парк, где трудящиеся смогут отдыхать, гулять, дышать воздухом на берегах реки. Дышать новым, вольным воздухом! А в центре, естественно, поставить памятник тому, кто все это сделал для людей! Памятник огромный! Что бы видели, знали и помнили!
Ничего этого Хамон не стал говорить другу, просто потому, что не сумел бы всего этого объяснить. Он и сам этого не понимал, просто на секунду почувствовал.
Так, за беседой о тридцатых годах, они дошли до Пушкинского музея и с удивлением обнаружили, что народ туда не ломиться, что очереди нет совсем! Это было редкое явление! А просто не было в этот момент никакой интересной выставки, да летний сезон давно закончился, и схлынули туристы.
– Зайдем? – спросил Хамон.
– Давай, раз уж так все складывается! – согласился Кола Бельды.
Когда-то, еще в школе, они часто ходили по музеям. Просвещались. Обоих интересовала история. Пушкинский музей был одним из любимых, благодаря Римскому, Греческому и Египетскому залам. Античные статуи, фрагменты храмов, макет Афинского акрополя – все это волновало и завораживало. Долгие часы проводили они в этих залах, переговариваясь шепотом, слушая эхо собственных шагов. Но все это было давно, Хамону казалось, что страшно давно! На самом деле, это было года три-четыре назад – огромный срок, если тебе восемнадцать лет!
Они были тогда школьниками. Все, вся жизнь была впереди! Они мечтали! Кола Бельды мечтал стать художником графиком, и похоже, что он им станет. А вот Хамон, кем же станет он? С некоторых пор, ему это стало неважно. Он знал, что в следствии объективных причин, он не станет летчиком – испытателем, как мечтал, будучи еще совсем мальчишкой. Не станет он и зоологом, не будет ездить по экзотическим местам и наблюдать, за такими милыми его сердцу и интересными животными. Не станет, потому, что слишком велик конкурс на биофак, а его таланты в области химии и биологии, как выяснилось, на собеседовании при попытке поступить в биологическую спецшколу, являются средними, что он оказывается (Кто бы мог подумать?!) гораздо более расположен, к ненавидимым, физике и математике.
Мда. Вот потому он и оказался в МИИТе, надеясь стать хотя бы инженером – изыскателем, чтобы работать, например, в полевых условиях, например, в тайге. Но пять лет учебы, через которые лежала дорога к этой туманной цели, кажется, были выше его сил. Он не просто не любил абсолютно все преподаваемые в институте науки, он не переносил их! Каждое утро он шел на учебу, как в бой и уже очень сомневался, а так ли надо вообще туда ходить? Вот и ходил все реже и реже.
