Степная дорога - страница 25

– Меня никто не возьмет.

– Теперь, когда ты здорова? Многие увидят твою красоту, и прозреют те, кто доселе был слеп. Но ты храни верность нашему браку, Чаха, иначе…

Он помрачнел.

– Наш род карает измену смертью, – сказал он наконец. – Я не смогу пойти против обычая.

– Тебе и не придется, – утешила его Чаха. – Ведь я всегда буду верна тебе, Келе.

– Ты должна сделаться шаманкой, – сказал Келе, помолчав еще немного. – Итуген. Великой итуген! Я научу тебя всему, что знаю. Люди станут почитать тебя.

Чаха закрыла лицо руками. Она снова вспомнила старого шамана Укагира. В детстве она слышала так много рассказов о могущественном старике, который своим вмешательством спас ей жизнь, что порой ей начинало казаться, будто она даже помнит его – рослого крепкого старика с тонкой белой бородой на лице как пергамент.

Стать шаманкой… Нет, не о такой доле ей мечталось!

А Келе взял ее за руку, принялся уговаривать.

– Я открою тебе путь наверх, покажу дорогу вниз! Я дам тебе в помощники духов, ты научишься повелевать ими! Ты узнаешь Отца-Солнце и его дочь, Луну. И они будут узнавать тебя при встрече!

Чаха опустила голову. Она вспомнила. АЯМИ – так называется дух, который является к человеку и понуждает того становиться шаманом. Иной аями непритворно любит избранника, учит его и в беде не бросает. А бывает же и по-другому.

Явится такой дух, смутит покой, внесет смятение в человечью душу, уговорит бедолагу сделаться шаманом. Еще и духов-помощников с собой приведет. А те знай шумят, устраивают беспорядок, тревожат других людей! И нет на них управы. Все им потеха, что человеку стыд. А незадачливый шаман еще живет с таким духом как с мужем или женой. Да еще других духов, неровен час, ублажать приходится. А когда аями вволю натешится, то убегает и больше никогда не является, зови – не зови. Еще и болезнь напоследок наслать может.

О таком она когда-то слышала…

Келе вдруг заплакал.

Чаха испугалась.

– Что с тобой, Келе?

Он только покачивал головой, так что ожерелья печально и тонко пели, и тихо причинал на неизвестном Чахе языке. Потом прошептал с укоризной:

– Я был в твоих мыслях, Чаха. За что ты так обидела меня? Я еще не сбежал и не обманул тебя!

– Это правда, что аями может убить человека? – вместо ответа спросила Чаха.

Келе посмотрел на нее сквозь слезы.

– Так ведь и человек может убить аями…

И то ли Келе сделался вдруг ростом с обычного человека, то ли Чаха вдруг умалилась, только сделались они равны друг другу. И в первый раз за все шестнадцать лет ощутила Чаха мужской поцелуй на своих губах. А черная смертная юрта, что стояла вдали от жилища здоровых людей, превратилась в брачный чертог.

– Не должен был ты так поступать! – горячился Соллий. В который уже раз возвращался он к старому разговору – все не давал ему покоя тот случай в степи…

Брат Гервасий с усмешкой поглядывал на молодого своего сотоварища. Ради пустого – как он искренне полагал – спора не считал нужным прерывать дела, которым усердно занимался с самого утра: растирал в ступе порошок, которому, смешавшись с жиром и густым отваром целебной травы, надлежит в конце всех превращений сделаться мазью, которая как рукой снимает любое воспаление.

Но Соллий все не мог утихомириться. Сколько уж дней прошло, а гляди ты, не отпускало Соллия беспокойство. Мнилось молодому Ученику, что поступил брат Гервасий довольно опрометчиво – дабы не молвить "глупо"…