Стереть зиму с городского лица - страница 3
Высокая трава, как кулисы, разомкнулась и сомкнулась вслед за грубияном, а Лика осталась болтаться вверх ногами на веревке, как замотанная в кокон гусеница…
Вспоминив зловещую усмешку «на всю улицу», девочка всплакнула. И то обстоятельство, что слезы текли не по щекам, а наоборот – от них, то есть в противоположном направлении, – преодолевая верхние ресницы, через бровки, по лбу, потом по волосам, – лишь усиливало их потоки.
Пока девочка плакала, голове от потерянной жидкости становилось все легче. И когда, казалось, стала совсем пустой, эта голова вдруг вспомнила деревянную куклу, подвешенную к суку за ноги.
Буратино, такой бедненький деревянный мальчик, висел целую ночь по приказу Карабаса -Барабаса!
Лика постепенно успокоилась и подумала: «А ведь, чтобы стать дурмалеями, карабасам-барабасам достаточно взамен бород приклеить усы».
– Вы нарушаете правила! – крикнула Лика вслед Дурмалею. – Вы специально перебегаете из одной книжки в другую, чтобы вас никто не поймал!
Живой кокон задергался от возмущения.
– Скогт некультулный! – с удовольствием выкрикнула Лика и то плохое слово, которое услышала пять минут назад.
Трава зашуршала – и на полянку выскочил белый теленок.
– Му-у, – замычал он, как будто хотел спросить: – «Ты меня звала?»
Лика посмотрела на него с нежностью, но так укоризненно, как только это возможно в ее положении.
– Снежочек, ну какой же ты скогтик? Посмотри на себя внимательней – когтей у тебя нет, только нежные рожки пробиваются. Ты теленок. Глупый, неразумный теленочек! И когда ты научишься говорить? «Му» да «му»! Сколько ж можно? Тебя, и вправду, скоро станут называть невоспитанным! А я буду виновата!
Три слезинки многоточием смочили шелковистую шерстку юного, но испытанного, друга.
Тут ветка треснула еще раз, по-видимому, последний. В глазах сначала все закружилось, потом померкло, и Лика упала на спину Зорькиного сына…
Глава
3
Главный фокус в коровьем стойле
Наконец Ирина Львовна пришла в себя. Забравшись с ногами на канапе, даже забыв скинуть с ног домашние тапочки, она снова посмотрела в бинокль.
Старательно отводя взгляд от елового леса, чтобы не травмировать свою нервную систему, она увидела бредущего по проселочной дороге Снежка с лежащим поперек спины ребенком. В малышке она узнала Лику.
По сотовой связи Ирина Львовна связалась с родителями.
Папу Лики звали Иваном, а маму – Татьяной. Они были всю жизнь вместе – с младшей группы детского сада. Никогда не расставались и во взрослом состоянии. Учились в одном институте. Работали на одной работе. Поэтому для удобства их все звали: Таня-Ваня. Не только в садике, но и во взрослом состоянии.
А дочка, находясь в детском состоянии, величала их просто: «папочки-мамочки».
От волнения, подражая Лике, няня все перепутала и закричала в телефон:
– Мамочка и папочка! Лика! Золотой ливень! Деревня…в окружении!
– Что-то я не пойму, – сказал Ваня с другого конца связи. – Вам кого, Ирина Львовна? Лику или… Золотого Ливня из племени Чингачгук? Огласите весь список, пожалуйста. Понимаю, вы там в индейцев заигрались…
–…знаете, это туча! – продолжала все в том же духе няня. – Она кружилась и закружила всю деревню… вернее, засыпала околицу золотым градом…
–Околицу?.. – недоуменно переспросил Иван, услышав старинное слово. На другом конце связи, не слушая его, продолжали:
– Нет-нет, кажется…это все же… киндер-сюрпризы…