Стерх и Лебедь - страница 6

 Будь среди Стерхов честолюбивые люди, желающие занять место владетеля, они бы недолго продержались на нем, получив в спину стрелу или арбалетный болт. Однако таких не нашлось – самые сильные и смелые погибли на войне, остальные – зализывали раны, пытаясь выжить. Заключали редкие браки с соседями, хотя мало кто с радостью соглашался породниться с затухающим родом. Разве что сироты и совсем бедные девушки, которые иначе рисковали погибнуть с голоду. Но бедные – не бедные, а они были здоровы, кровь их не была с детства отравлена испарениями Окаянного, и дети от таких союзов приносили Стерхам пользу.

Когда Мирко умер, Цветана вместе с дочерью осталась при дворе владетеля. Ведьма росла вместе с Лютомиром, хотя никогда не пыталась сблизиться с ним. Мальчик ее пугал. И чем старше он становился – тем больше ростков страха оплетало Ведьмино сердце.

Цветана, казалось, ничего не замечала. Она была мечтательной, доброй и мягкой, вечерами часто тосковала по мужчине, который помог ей зачать – чужеземцу, после пары ночей оставившему ее навсегда. Пусть ведьмы и не выходят замуж, не всем такая судьба по душе. Но иначе нельзя: постоянный мужчина отвлекает чувства, ослабляет ведьмины силы. Цветана вечерами тосковала, а днями – лечила хворающих, коих у Стерхов всегда было в достатке, подолгу бродила по кромке отравленного озера. Дикие стерхи давно не прилетали в эти края, не становились черными и мертвыми, коснувшись проклятых вод. Теперь черные птицы оставались только на знаменах рода. Цветана набирала в склянки темную воду, забирала с собой, изучала, пытаясь разгадать секрет, как вернуть воде прозрачность и чистоту. За этим занятием Цветана преображалась: румянились щеки, голубые глаза светились любопытством, искренним увлечением. Годы шли, но она все так же старалась во благо, пусть и безрезультатно. И все таким же интересом светились ее глаза. А когда Лютомир подрос, переступил свой пятнадцатый год, он начал приходить к придворной ведьме, наблюдать за ее занятием. И глаза его так же светились интересом, только смотрел он не на склянки, травы и книги, а на колдующую Цветану.

О, как Ведьма жалела, что не рассказала всего тому, кто приютил ее. Если бы она это сделала, возможно, он не пытался бы найти способ примириться с Лютомиром, а точил бы острый клинок, чтобы вонзить его в гнилое нутро владетеля Стерхов. Но – Ведьма не смогла. У нее не осталось ничего, кроме чувства собственного достоинства. А рассказать о том, что произошло – значило бы сильно его пошатнуть. А теперь Ведьма слышала обрывки разговоров, но не знала всего − к Стерхам едет девушка, чтобы скрепить хрупкий мир. Ведьма не знала, как обстоят дела у Стерхов сейчас, но пять лет назад в этом не было необходимости – род так и не окреп, чтобы с кем-то воевать.

Ведьма пожалела бы несчастную, и дело с концом – она не лезла в жизнь Лебедей, и до их бед и радостей ей не было никакого дела. Ей хотелось, чтобы ей дали жить, спокойно, настолько, насколько можно. Ведьма, когда уничтожила свой опал, встала одной ногой на Ту Сторону. Так и жила – ни жива, ни мертва, но хотя бы свободно. Только один человек на свете заставил бы ее действовать. Тот, кто дал ей эту свободу и кров. Поэтому когда к ней пришло видение, пришлось действовать.

Видение пришло неожиданно, и больно ударило. Ведьма готовила отвар из трав для захворавшей женщины, когда вокруг опустилась тьма. Глаза Ведьмы оставались открыты, но не видели ничего, кроме черноты, будто она внезапно ослепла. Голова закружилась, Ведьма ухватилась за край стола, опрокинула чугунок с зельем. Горячее варево ошпарило ноги. Вместе с болью алыми вспышками пришло видение. Ведьма отошла от стола, слепо шаря руками вокруг себя, вышла на середину избы и легла на пол, на спину. Широко раскрытыми глазами она смотрела на то, что разворачивалось перед ней.