от злодеев и падл заискрится знакомый завет
и пройдётся шатун по сибирским когтям-городам
разменявший версту на слова что я вам передам
ибо это во лжи искривляет огонь времена
потому что ожив наша память к бесчинствам смирна
и с обугленных уст у продлённого в вечность одра
алчный Молоха хруст омывает прямая вода
ИНОРОДНАЯ ВЕЩЬ
Перейдя на запретный язык,
потрясая основы,
плавишь горлом немые азы
в клёкот странный и новый.
И когда инородную вещь
больше выплакать нечем –
голос твой вдруг становится вещ,
буквы разве что мельче.
* * *
Где истина высоколоба
и смысл печально глубок –
как гром среди ясного нёба,
язык попадёт на зубок.
Откуда, откуда, откуда
под утро в душе холодок –
как предвосхищение чуда
пока не услышанных строк?!
* * *
Земля – это белая точка
и – вдруг – наплывающий шар,
на клеть голубого листочка
упавший, ушедший пожар.
И снова – сиянье, горенье
над пропастью светлых скорбей,
где Землю, как словотворенье,
покатит поэт-скарабей.
* * *
Найти строкой ещё немного
пока неведомых имён,
где данным от рожденья слогом
навечно был ты заклеймён,
где в страшной замкнутости круга,
растянутые, как вода,
слова влюбляются друг в друга
и расстаются навсегда.
* * *
Проклюнется день в скорлупе одеяла
и вдруг закурлычет во весь голосок
в захлёбе весны, что с утра обуяла
шкварчащего солнца утиный желток.
И щебет щербета, и патока неба,
и тёплая горстка апрельских семян
заменят колючие чёрточки снега
на птицепись звонких времян.
* * *
От овечки до агнца шаг.
Вынул нож и кадык перерезал.
Вот и время по темечку – шарк!
Отдохни, мол, набегался, резвый.
Под тенёчком лежать хорошо –
здесь в меня прорастает осина…
И трепещет её корешок,
наполняясь разумною силой…
ИЗ ЦИКЛА «РЕЧНОЕ»
1
И меня в эту жизнь засосёт
по колено, по локоть.
Плавниками проросший осётр,
буду Волгу я лопать.
Судаком посудачу на дне
о превратностях ила,
где блесна размотавшихся дней
в мои дёсны входила.
2
Если вечер нанизан на месяц,
как червяк на крючок рыбака,
ничего твоё время не весит
и наживка уже глубока.
Рыбье сердце заноет в грудине,
лопнет мир, как огромный пузырь.
Жизнь, всплывая к небесной ундине,
не разжалобит звёздный пустырь.
3
Где в стакане ныла челюсть,
плыл карасик подбоченясь.
Выпив всю в стакане воду,
обрети, карась, свободу.
И качнутся образа
прямо в мёртвые глаза.
А огарком от свечи
обожжёт – хоть закричи.
ИЗ ЦИКЛА «БОЖЕСТВЕННАЯ ПРАВДА»
Галине Булатовой
1
Расписались на форзаце правды –
между нами не осталось тайны.
Утром в сквере повесть листопада
близоруко мы с тобой читаем.
От любви – сильнейшей в мире магии –
вспыхнем и взлетим в пределы рая,
пусть ни на холсте, ни на бумаге
так уже никто не умирает.
2
День отстукан гулким ундервудом,
но из текста вычеркнуты главки,
и лучом багровым – жив покуда –
внесены божественные правки.
Высохла чернильница заката,
томик звёзд упал на дно колодца –
утром с красной строчки миокарда
слово человечее забьётся.
3
Не с Евтерпой – но трепетной музой,
королевой полночных стихий,
обретя долгожданные узы,
я прошу, несмотря на грехи:
и по ту вертикаль, и по эту
на небесных весах обнови
безграничное счастье поэта –
невесомое чувство любви.
4
Смотреть с тобой японское кино,
вдыхать слепой восторг цветущих вишен
и кукурузой пачкать кимоно:
сидеть, глядеть и будто бы всё слышать,
но кроме нас не видеть ничего,
забыть, что мир изменчиво юродив,
лишь пальцами читать твоё плечо –
как женственности вечный иероглиф…
ИЗ ЦИКЛА «НЕБО»
1
За минуту до гудка
из трубы фабричной
