– С меня довольно, – рявкнул Аркадий.
Потом он встал, схватил Милку за локоть и вытолкнул в коридор со словами:
– До свиданья, более никогда не приходите сюда. Вам отказано от дома.
Аркадий, постоянно выступающий в суде и регулярно читающий для собственного удовольствия речи великих юристов прошлых лет Плевако, Кони и иже с ними, иногда начинает говорить словно персонаж из девятнадцатого века. «Вам отказано от дома».
– Пошла на фиг! – заорала Зайка, бросаясь за Милкой.
– Вали отсюда, – подхватила Машка.
Я снова уткнулась в чашку. Вот это по-нашему! «Пошла на фиг» и «Вали отсюда», а то «Вам отказано от дома».
– Сволочи! – всунулась назад Милка. – Ага! Суки богатые! Чтоб ваши деньги вместе с домом сгорели! И… и… желаю уроду сдохнуть!
Изящный пальчик Милы, украшенный старинным кольцом с большим изумрудом, ткнул в Хучика.
Я вздохнула. Мила совсем потеряла голову, случается с ней на нервной почве такая петрушка. Завтра будет, плача, просить у нас прощения. Но вот ведь какая! Вроде ей плохо, с мужем разлад, а дорогое колечко нацепить не забыла. Мила не так давно приобрела это старинное украшение в скупке, в Питере, и теперь постоянно ходит с ним, изредка приговаривая:
– Да, жизнь-то как изменилась! Запросто могу себе теперь изумруды покупать! Экая красота, снимать не хочется!
Словно почувствовав, что в его адрес сказали гадость, мопс вздрогнул и заскулил. В ту же секунду Машка схватила вазочку с вареньем и метнула ее в Милу. Манюню с детства отличает полнейшая неспособность попасть мячом в кольцо, поэтому сейчас хрустальное корытцо угодило в стену. Темно-красная, вязкая субстанция медленно потекла по светло-бежевой поверхности. Зайка молнией кинулась к Миле, в руках она сжимала бамбуковый поднос. Звонарева побежала по коридору, Аркадий, тяжело дыша, открыл дверь, ведущую в сад, и вышел на террасу, прямо под противный, мелкий дождь.
– А ну наподдай ей, – закричала Маша, подлетая к Александру Михайловичу, – эй, проснись!
Дегтярев опустил журнал.
– Что?
– Давай, догони Милу, – злилась Машка, – ей надо вломить!
– Кому? – заморгал полковник.
Манюня рассердилась еще сильней.
– Ты ничего не слышал?
– Ну…
– Журнал читал!
– Да, – признался Александр Михайлович, – очень интересная статья попалась, про королевский двор…
– Тут скандал, все орут, а он с журналом! – подскочила Машка.
Александр Михайлович ухмыльнулся.
– Так у нас всегда кричат! Если на каждый вопль внимание обращать, облысеешь!
Манюня глянула на обширную плешь, украшающую макушку Дегтярева, и захихикала. Я постаралась спрятать улыбку.
– Что-то случилось? – решил вклиниться в реальную жизнь полковник.
Машка раскрыла рот, и тут из прихожей раздался сначала звонок домофона, потом стук входной двери, затем крик, шум и вопль, ужасный, леденящий душу. Подобные звуки человек способен издавать лишь в крайних случаях.
Не задумываясь, мы все вместе ринулись в прихожую.
В углу, около встроенного шкафа, обнаружилась красная, растрепанная Зайка. Губная помада у Ольги размазалась, тушь с ресниц стекла на щеки. На пороге маячил… Костя, около его ног высился темно-коричневый, перетянутый ремнем чемодан. А посреди прихожей, на красивой серо-бежевой плитке, лежала Мила. Руки ее были широко разбросаны, ноги поджаты. Мое сердце екнуло.
– А ну, подвинься, – велел мне Дегтярев и шагнул к Миле.
Окружающие стояли молча, словно играя немую сцену из бессмертной комедии Гоголя «Ревизор». Александр Михайлович наклонился к Звонаревой, потом присел около нее, затем быстро вытащил из кармана мобильный, нажал на кнопки и сухо велел:
