Ох, эти золотые денечки, последняя отроческая пора! Сегодня они кажутся мне сладкой грезой. Прелестной, нежной – и утраченной.
Ни одно изобретение не работает с первого раза. Дешевые романчики по пенни за штуку вечно вешают вам лапшу на уши о том, как научный гений делает поразительное открытие, мгновенно находит ему практическое применение, вопит: «Эврика!» – и тут же основывает собственный завод. Чепуха все это! Подлинное изобретательство – это провал на провале, из которых иногда, по чистой случайности, вдруг вырастает деревцо успеха. Если вам нужен успех побыстрее, решение просто: проваливайтесь чаще и капитальнее.
В первый раз, когда Монти закатал бумажную ленту в картридж и вставил его Дробиле в грудь, мы все затаили дыхание. Монти пошарил в районе автоматовой задницы и спустил рычажок главной пружины, которую мы заводили через дырку в бедре. Тихий механический вой поднялся из глубин организма Дробилы, и он принялся – пока еще очень медленно – расхаживать по комнате: три длинных, слегка дерганых шага вперед, разворот, три таких же назад. Дальше робот поднял руку, как бы приветствуя собеседника, и рот его распялился в гримасу, которая при известном воображении вполне могла сойти за улыбку. После этого он очень точно дал себе по морде, причем с такой ловкостью, что голова оторвалась от шеи и с мясным звуком запрыгала по полу (на исправление повреждений у нашего домашнего таксидермиста ушло два дня), а с телом случился жуткий припадок, которому позавидовал бы сам святой Витт, вслед за чем оно тоже с грохотом рухнуло на пол.
Это все случилось в понедельник. В среду Дробила уже был на ногах с заново прикрученной к плечам головой.
Монти нажал рычажок. Дробила страшно лязгнул и доской упал вперед.
Так мы и валандались, день за днем: за каждой малюсенькой победой – грандиозный провал. А ведь каждое воскресенье наш бесчеловечный эксперимент должен был в целости и сохранности давать аудиенцию сестрам!
Так продолжалось до тех самых пор, пока монахини не привезли пополнение нашему счастливому разбойному клану. Тут-то оно все и завертелось.
К нашей большой удаче, прибытие Монти в «Святую Агату» совпало с охватившим всю Верхнюю Канаду реформистским движением. Его глава и знамя, королевское высочество принцесса Люси, встретилась с каждым магистратом, советником, олдерменом и церковным старостой в колонии. Засучив рукава до самых плеч, она рубила правду-матку и ставила вопрос о положении детей, работающих в информационных цехах по всей стране, жестким ребром. В большом масштабе пользы от этой дамской деятельности, конечно, было немного, зато в малом повсюду прокатился слух, что власти намерены круто прижать всех мастеров, чьи малолетние служащие пострадали на производстве. Это дало «Агате» несколько месяцев передышки, прежде чем у нас на пороге объявилось новое мясо.
Это самое мясо предстало в облике заплаканного мальчишки лет одиннадцати – ровно столько же было мне, когда меня сюда привезли. У него недоставало левой ноги до самого бедра. На ее месте имелся примитивный железный протез, притачанный грубым и плохо подогнанным ременным крепежом, наверняка жутко травмировавшим культю. Еще у него был кособокий, занозистый костыль – добрые сестры закупали такие оптом у нечистоплотных производителей, которым было откровенно положить на то, как живые люди будут пользоваться этой дрянью.
