На кухне Госпожа налила в мою персональную миску коньяка. Коньяк был дорогой, пахучий – я его вылакал под доброжелательным хозяйским оком. Мне был выдан изрядный кусок копченого мяса. (Зося закармливала меня копченостями, считая, это признаком собачьего благоденствия).
Пить из миски я научился довольно быстро, и шумно лакал коньяк под радостные аплодисменты гостей, а вот есть без помощи рук неудобно, и поэтому пока Госпожа не видела, я хватал куски руками, и быстро запихивал их себе в рот. Почесав меня за ухом, Зося зевнула и ушла в комнату. Там она включила плазменную панель.
Я нырнул в холодильник, вытащил бутылку водки, и жадно прижался к горлышку. Ледяная жидкость привычно ожгла горло. Последнее время я стал хуже переносить алкоголь, и дурнеть с небольших доз. И мне все время снились странные сны.
В то время, когда я еще был человеком, я умел заказывать сны. Сейчас ситуация изменилась, такое ощущение, что не я вижу сны, а являюсь чьим-то персонажем в них. Как-будто я снюсь кому-то, этот кто-то заказывает себе сны с моим участием. Собачий бред! Я еще глотнул водки…
Мысли потекли медленно, но я старался все запомнить, чтобы завтра подробно все записать. Ничего не пропустить. Я пишу чрезвычайно точно, оказывается, в собачьей голове встроен удивительный компьютер, позволяющей запоминать каждое мгновение жизни.
Зачем я пишу? Возможно, я надеюсь – Госпожа найдя записки оценит меня по достоинству. А может быть наоборот. Придумает особенное наказание.
Мысли путались, и я поплелся спать. На свой коврик, возле кровати. Дальше была мгла. И яркие, нездешние звезды, щедрой горстью рассыпавшиеся по черному небосклону…»
Звезды бесшумно падали на Землю, сгорая в туманном саване. Волк боялся, что звезда упадет на лагерь манков, начнется пожар, и в нем погибнет бельмастый. И он не сумеет насладиться местью.
Просто убить бельмастого недостаточно. Он мог сделать это неоднократно – подкрасться к храпящей жертве, и вспороть синюю жилку на шее. Манки должны страдать! А какие страдания выпадут на долю бельмастого, он не мог придумать, и это приводило его в ярость.
Уже вторую неделю шел он по следу. Шел убивая нерасторопных зайцев, не испытывая голода, и делая это лишь для того, чтобы оставаться сильным. Он проглатывал горячее мясо, пил терпкую кровь, не получая удовольствия. Он превратился в сгусток мышц, шерсти и зубов, а воспаленный мозг жаждал мести.
Он вспоминал Латону, и каждую ночь она приходила к нему. У нее не было запаха, волк видел серебристый силуэт. Он не испытывал страха, в глазах подруги он читал призыв к мщению. Слепая ненависть захлестнула все эмоции, не поддающаяся осмыслению злоба вела его по следу манков. И эта ненависть сделала его неуязвимым.
При переходе через горный кряж на пути объявился медведь. Совсем молодой, он вышел на первую охоту. Медведь встал на задние лапы, и угрожающе заревел. Люто завыл волк, и в глазах светилось такое отчаяние, что медведь отступил…
В эту ночь опять пришла Латона. Впервые она заговорила, но делала это бесшумно – у пса появились в голове чужие мысли. Она предостерегала. Она предупреждала об опасности много большей, чем горные медведи, или гадюка в высокой траве. Латона упоминала о некоем «сером манке», и призывала собрата отказываться от борьбы, а довериться Луне.
Бурбуль хорошо знал, что значит доверяться Луне.
