Подобным образом рассказывают, что однажды Мевляна, идя по улице, услышал, как двое, занятые неистовой перебранкой, забрасывают друг друга скверными ругательствами. Мевляна слышал, как один из них говорил другому: «Скажи мне одно худое слово, я верну тебе тысячу таких же в ответ». Мевляна подошел к ним и сказал: «Давай, друг, обрушь свой гнев на меня, ибо, если ты бросишь мне тысячу ругательных слов, от меня не услышишь ни одного!» Итак, эти двое оказались пристыжены и помирились через это мудрое слово.
Повествуют затем, что Мевляна Шамсуддин Малти (да благословит Аллах его душу!) рассказывал, что однажды некий ученый муж пришел Мевляне со своими учениками под предлогом того, чтобы принести благие пожелания великому святому, но про себя также надеясь испытать знание Мевляны и задать ему которые вопросы. Школяры, конечно, изначально полагали, что все, чему можно научиться, они обретут «в лоне» собственного учителя, и хотели только попытать глубину достижений нашего Мевляны.
Мевляна, угадав их мотивы, приветливо встретил гостей и обратил к ним речи о различных предметах; и потом, имея привычку указывать то, на что хотел указать, он привел им образное иносказание о двух молодых богословах.
Один был ученым грамматиком, другой – лишь «путником» мистического пути, хотя и сведущим в обычном религиозном знании. Вместе они пошли прогуляться, и в разговоре тот, что не придавал слишком большого значения просто словам проговорил какое-то слово со слегка непривычной флексией. Грамматик принялся спорить, говоря, что, поскольку он больший знаток (а был он весьма надменен от своих познаний, приобретенных только из книг), то не допустит подобного словоупотребления. Долгое время они препирались, и ни тот ни другой не заметили сухого колодца, и грамматик провалился туда. Он стал упрашивать товарища его вызволить. Тот сказал, что вытащит, если только он бросит спорить, но грамматик и не думал сдаваться, и с упорством настаивал на превосходстве своих познаний. Другой попросту оставил грамматика там, где он был, и пошел дальше своей дорогой.
Излагая эту притчу, Мевляна сделал выразительное ударение на теме гордыни и бахвальства, и сказал: «Пока не уйдешь от этого "упорства" в самовозвышении, так и будешь оставаться в колодце темноты (темноты, зримой для других, но не для самого себя) – самоуправное эго сравнимо с тьмой колодца, куда провалился грамматик, и из этого состояния рождается излишнее чувство собственной значимости». Выслушав и оценив мистический смысл этого рассказа, гости изрядно впечатлились и стали учениками Мевляны.
Рассказывают также, что однажды собравшиеся в присутствии Мевляны воздавали хвалы правителю местности, некоему Мойнуддину, говоря, что в его правление каждый испытывал материальный комфорт и благополучие и что его щедрость была велика. Мевляна отвечал, что это правда, и правда стократ; но что у жизни есть и другая сторона (имея в виду, что простого физического руководства недостаточно, и что духовное предводительство имеет свое почетное место), и поведал историю.
Однажды караван паломников шел на поклонение в Мекку, когда верблюд одного дервиша, шедшего среди них, заболел; и что они только ни делали с ним, верблюд ни за что не подымался. (Дервишу, очевидно, предоставили ехать верхом из вежливости, своего вьюка у него не было), так что остальные, развьючив больного верблюда, распределили его груз между другими верблюдами и оставили того дервиша налегке (без верблюда). Мевляна сделал ударение на том, что каравану был нужен дервиш, и продекламировал следующие строки:
