– Взглядом из окна.
А второй взгляд на мир – это так, только спектакль.
И это будет очевидной ошибкой. Ибо:
– Мы и смотрим спектакль! – По-другому мир увидеть нельзя.
Почему же в жизни мы не видим этого театра? Мы не видим – Автор видит.
Зритель ведь тоже не видит, что он участник пьесы. И поэтому говорит, когда Два Веронца плывут из Милана в Верону:
– Шекспир сделал очередной ляп. Он не знал географии.
А оказывается, он знал Теорию Относительности.
Дело не просто в правоте Шекспира. Но он нам рассказывает о мире, который возник после Воскресения Иисуса Христа. О мире, в котором существует:
– Вера.
Американцы, когда правильно ответят на вопрос, говорят:
– Спасибо, – папе, маме, бабушке, дедушке, соседу. Так и Сильвио поблагодарил за подсказку ведущего одной из группировок умников.
И солдат спел со ступенек универмага эту песню про Теорию Относительности и про театр. И… и не вернулся назад. Точнее, вернулся, но не совсем туда, откуда прыгал в колодец. Он оказался в поезде, который уже подходил к станции.
– Нм, я опять здесь. Опять в этом городе. – Солдат вернулся в город, откуда начал свой путь. – Вернуться назад? – Но он вспомнил ребят с колами, цепями и пассатижами и решил:
– Нет, возвращаться не буду. – Он посмотрел в сумку. Золотой гребень и серебряная чашка были здесь. А вот изумрудной ложки не было. Сумку ему подарила девушка, которая раздавала листки с рекламой.
– Вы хорошо пели, – сказала она. – Вот бонус от производителя. – И протянула эту синюю сумку.
– Нет, это была не Ира, не Таня и не Галя.
При виде огней ресторана захотелось есть. Но ни в карманах, ни в сумке денег не было. Да и откуда им взяться?
– Чудес не бывает, – сказал Сильвио и постучал в дверь. Выглянул швейцар, посмотрел по сторонам и сказал:
– Солдат-то здесь, в общем-то, не бывает. Сюда ходят только офицеры.
– Надень мой пиджак, – сказал швейцар. Он завел солдата в гардероб, где у него был свой угол. – Иди, поешь. А то, я вижу, быка готов проглотить. Я, между прочим, тоже когда-то служил. – И добавил: – В заградотряде. Че, испугался? Небось, я тебя выпущу. Давай, боец, иди ужинай.
Дед не спросил, а солдат забыл, что у него нет денег. От голода обо всем забываешь.
Он сел с краю и заказал бифштекс с луком и жареной картошкой. Он хотел сказать, что картошки надо две порции:
– Если можно? – Но постеснялся.
Далее, водка не убывает, а за еду берут втридорога. Ибо: нет ложки.
– Сколько ты сказал тебе водки? – спросила официантка.
Раньше она работала на офицеров в Германии. Имеется в виду на русских офицеров. И могла сходу определить, сколько у клиента денег. Вплоть до рубля. И всегда знала, сколько и чего можно принести этому офицеру, чтобы осталось на чай. Ну, как минимум три рубля. Пять, или даже десять рублей, она брала только с тех, кто широко гулял. И, следовательно, сам хотел давать чаевые направо и налево. Вот налево она никогда не давала ходу деньгам своего клиента. Бывало, какой-нибудь старлей так разгуляется, что дает:
– На шоколадку, – проходящей мимо молоденькой официантке. Не ей, которая добросовестно на него пашет целый вечер, как дура, а посторонней бляди. Тогда она без зазрения совести добавляет ему в счет:
– Тоже шоколадку, – а ей выливает за шиворот недоеденную клиентом солянку. Но не в зале, конечно, а перед раздачей, у кассового аппарата.
– Ай! Что это?
– Суп. С меня суп, а десерт у тебя есть. – Вот такой простой диалог. Заканчивался он двумя словами:
