– А… – усмехнулся отец. – Это мародеры. Разбойники. Если сами не болеют, то разносят заразу по деревням.
– Ты их не боишься? – удивилась Спаска. Конечно, хозяин хрустального дворца мог одолеть любую шайку разбойников, но Спаска уже понимала разницу между грезами и явью.
– Не хотелось бы ставить тебя босиком на холодную землю, – ответил отец. – А вообще-то могут и в спину стрельнуть из арбалета, у меня дорогой плащ и крепкие сапоги. Будем надеяться, что у них нет арбалета.
Он зашагал вперед быстрее, а Спаска зажмурилась в ожидании выстрела. Наверное, у разбойников не было арбалета, потому что выстрела так и не последовало. И только потом она подумала, что разбойники могли метнуть нож отцу в спину, а уж разбойников без ножей точно не бывает… Нет, они побоялись – той силы, что стояла у отца за спиной.
Вокруг крепости тоже вился дым, и на стенах Спаска разглядела вооруженную стражу. Мост через Лодну, что вел с посада к Рыбным воротам, сожгли – из воды торчали пеньки деревянных быков, но отец не растерялся – повернул на север, к излучине реки. Там моста не было тоже, но на другом берегу стоял паромщик с крохотным плотом на натянутых веревках, а за поворотом крепостной стены виднелся лагерь – разбросанные по полю шалаши и костры между ними. Только странно тихо было в этом лагере.
Отец махнул паромщику рукой, и тот нехотя потянул за веревку, перегоняя плот на левый берег. Снова пошел дождь, и его капли оставляли пузырьки на свинцово-серой воде Лодны – холодом и жутью веяло из глубины реки. Но отец безропотно шагнул на неустойчивый плотик и взялся за прибитый с одной стороны поручень.
– Она тоже питается людьми… – сказала Спаска, когда они были на середине реки.
– Тоже? А кто еще питается людьми? – спросил отец.
– Болото.
– Я бы остерегся делать такие выводы… – задумчиво пробормотал отец. – Но мертвецов из шалашей наверняка бросают в воду – чтобы остальных не посчитали заразными и впустили в город. Дикие люди. Впрочем, мы с тобой ничем не лучше – мы вообще не будем ждать, мы просто заплатим за вход.
Отец обошел стороной молчаливый лагерь (даже дети не шалили и не высовывались из шалашей) и остановился на мощеной дороге перед Столбовыми воротами – с обеих сторон от нее жаром дышали огненные ямы, полные тлевших торфяных катышей. Усадив Спаску на камень у ворот, отец направился к приоткрытой калитке, и Спаска видела, как он достает деньги – две золотые монеты, сказочное богатство, – и стражники кивают ему на башню рядом с низкой обитой железом дверью. Потом один из стражников сунул ему в руки какую-то дерюгу, и отец брезгливо поморщился.
– Одежду придется сжечь, – сказал он, вернувшись к Спаске.
– Всю? – удивилась Спаска. Впрочем, на ней была надета только рубаха с обережной вышивкой.
– Эй! – окликнул отца стражник. – Деньги, пояс, ножны там дорогие – это оставь, не сжигай, на жаровне прокалишь. А сапоги сожги лучше.
– А плащ? – переспросил отец.
– Плащ жги, на жаровне все равно мех испортишь. И быстрей давай, сейчас Синих Ворон будут впускать!
– Ну что, кроха… Жалко плаща, конечно… – Он скинул безрукавку и безо всякого сожаления бросил ее в огонь. – И ерунда это все. Не чума ведь – оспа.
Рубаха у него застегивалась на множество пуговиц (Спаска подумала, что их бы хватило на бусы, да такие красивые, каких ни у кого в их в деревне не было), и он долго с ними возился, пока не догадался рвануть посильней: прозрачные стеклянные шарики со звоном посыпались на брусчатку. Белье на нем было дорогое, очень тонкое и белое (у Спаски в приданом лежала одна такая рубаха, мать купила ее прошлой весной и очень этим гордилась).
