Я понимал, что бояться не надо, что закрытые помещения не причинят вреда, но… каждый раз, когда я оказывался в тесной комнате, мне становилось не по себе и, как тогда, в лифте, начинало не хватать воздуха, подкашивались ноги, я потел…
Правда, со временем я научился контролировать себя, не показывать страх при людях так открыто, как наедине с самим собой, но все равно он мной овладевал, и я ничего не мог поделать.
У меня создавалось впечатление, что страх жил своей собственной жизнью, что он становился словно материальным, набрасывался на меня, когда хотел… Страх рос, креп, набирал силы.
Но и я тоже был не промах – старался не подниматься в лифте, не спускаться в подвал (я боялся, что дверь захлопнется и я окажусь замурованным), не ездить в метро. Родители выделили мне самую просторную и светлую комнату в доме… Окна в ней были голыми, то есть на них не висели шторы или жалюзи, все по той же причине – так мне казалось, что помещение больше. Некоторые люди, придя к нам в гости и заглянув в мою комнату, удивлялись и спрашивали, отчего на окнах не висят занавески. Я о своем страхе говорить с кем попало не любил, поэтому придумывал всякие объяснения: мол, на шторах скапливается пыль, а у меня на нее аллергия, да и солнечный свет полезен, благодаря ему вырабатывается в организме серотонин, который, кроме всего прочего, отвечает за хорошее настроение…
Да, я отшучивался, но, что там скрывать, – все равно боялся.
Наконец мы приехали в лагерь.
Днем, примерно через пять часов после того, как автобус выехал из города, местность стала гористой. Потом мы ехали по настоящему «серпантину» – иными словами, по извилистым горным дорогам, вокруг росло много хвойных деревьев, и воздух был чистый, легкий.
Вскоре показалось море, мы уже ехали по какому-то курортному городку. Отдыхающие ходили по улицам в купальниках и плавках, таскали под мышками надувные матрасы, пакеты с полотенцами… Настроение у меня, да и у всех, кто сидел в автобусе, было выше некуда!
Последние несколько часов мы провели в полном молчании, каждый смотрел в окно, и изредка тишина прерывалась тяжелым нетерпеливым вздохом, который означал: «Поскорей бы искупаться и позагорать! Надоело париться в этом автобусе!»
Все ерзали на сиденьях и обмахивались кто чем – веерами, журналами, ладонями… Это же просто пытка – ехать в жарком пыльном автобусе, когда в двух шагах от тебя море! Пальмы! Торговцы, продающие мороженое и кавказское лакомство – чурчхелу – нанизанные на нитку орехи, застывшие в виноградном сиропе.
Но все когда-нибудь заканчивается, и мы наконец один за другим выпали из душного автобуса. Разбрелись около него, разминая спины и затекшие ноги.
– Айда на пляж, чуваки! – завопил Женька. Все табуном помчались за ним. Море было метрах в ста от нас.
– Ку-у-уда? – раздался голос водителя. – А вещи кто будет разбирать? Я? Нет уж, давайте-ка, шагом марш вещи разбирать, тут прислуги нету…
Кстати, я забыл описать лагерь. Он представлял собой огромный дом из кирпича, окруженный высоким кованым забором. Сквозь него виднелись разные беседки, игровые площадки, цветочные клумбы, фруктовые деревья и раскидистые пальмы, впрочем, пальмы здесь были везде…
Из дома вышла высокая симпатичная девушка с собранным на затылке пышным светлым хвостом. Одета она была в короткие оранжевые шортики и майку такого же цвета. По виду ей было лет восемнадцать, не больше.
