Итак, согласно запискам Христиана, названных им самим «История Пруссии из тайных знаний прусских жрецов», в 516 году в Ульмиганию прибыли люди, возглавляемые братьями Вайдевутом и Прутеном. Вскоре братья обрели абсолютный авторитет, а с ним и власть в стране, впрочем, вполне заслуженную. Обладая большим опытом и познаниями в области военного искусства, Вайдевут быстро организовал и обучил настолько боеспособные дружины из местных, дотоле робких, воинов, что они смогли не только дать отпор набегам соседей, но и сами стали нападать на них, привозя домой богатую добычу. Более того, Вайдевут построил ряд мощных крепостей, которые потом еще многие века будут охранять страну, и дал народу своеобразную конституцию «Заповеди короля Вайдевута» – свод законов регулировавших жизнь пруссов до прихода Ордена. Прутен, будучи старше брата на шестнадцать лет и, вероятно, мудрее, потратил все свои силы и талант на то, чтобы из примитивных местных верований выстроить гармоничную религиозную систему, управляемую строгой жреческой иерархией. Сам он принял сан Верховного Жреца, а вместе с ним и новое имя Крива Кривайто. Народ же, в знак признания его духовной власти над собой, взял имя – «прутены», позже преобразовавшееся в «пруссы».
Простим Христиану его лингвистическую наивность. То, что он принял за имя одного из братьев (Прутен – Брутен), на самом деле переводится с прусского, попросту, как «брат». Вайдевут же – культовое имя и значит – «всезнающий». То есть пруссы, рассказывая епископу эту историю, говорили о короле Вайдевуте и его брате, чьих настоящих готских имён не знали.
Эти действительно великие братья и заложили основы семисотлетнего благоденствия страны, которой никто не мог безнаказанно грозить мечом. Добровольный их уход из жизни был величественен, прекрасен и в буквальном смысле жертвенен.
Ульмигании давно уже угрожало с юга нашествие многочисленного племени воинственных мазуров, когда-то взимавших с ее жителей дань. Назрело время выяснить, кто же теперь хозяин в этом уголке Европы?
И вот в один зимний день перед битвой пруссов с мазурами при огромном стечении подданных оба брата Прутен и Вайдевут в простых белых одеждах вознесли молитвы богам и взошли на священный жертвенный костер. В руке Вайдевута был меч, голову Прутена украшал дубовый венок.
«О, боги! – сказал Вайдевут! – Мы приносим вам эту жертву ради свободы своего народа. Умножьте же силы его так, чтобы все враги были разбиты и в страхе бежали так далеко, что никогда не смогли бы вернуться!»
Братья продолжали молиться за Ульмиганию и тогда, когда пламя стало пожирать их тела. К ночи костер догорел, но люди не расходились и видели, как подхваченные дуновением ветра, искорки и лепестки золы от него, тут же превращаются в маленьких белых бабочек стайками разлетавшихся по священной роще Рикойто.
Жертва была не напрасной, пруссы дрались так, что не просто разгромили в Великой Битве мазуров, они их уничтожили, как народ.
А в том самом месте, где взошли на жертвенный костер Прутен и Вайдевут, несмотря на выжженную почву, к весне распустил листочки желудь. Это и был тот росток, который к приходу крестоносцев вырос в гигантское дерево.
Но об этом станет известно гораздо позже. А тогда братья Ордена ринулись уничтожать дуб. Акцию возглавил епископ Анзельмус.
Силы рыцарей были значительны, да и напали они неожиданно, так что им без особого труда удалось перебить защитников дуба. Но когда кнехты лесорубы попытались срубить дерево, выяснилось, что сделать это невозможно. Топоры отскакивали, звеня, от его коры, как от гранитной скалы. Один даже разлетелся на куски, осколками сильно поранив ногу лесорубу. Люди стали в страхе пятиться, крестясь, и посылая проклятия языческим богам. Еще больше трепета нагнал вдруг налетевший ураган. Молнии с треском рвались в кроне дуба и вонзались в землю вокруг него. Несмотря на приказы и окрики епископа, никто не решался возобновить попытки срубить дуб.
