Весь следующий день Богдан не находил себе места на работе – ему было необъяснимо жаль расставаться с полукругом.
«Я в любом случае постараюсь получить какие-нибудь объяснения», – думал Богдан по пути домой. – «Хотя, конечно, прежде стоит мужика, как следует, прощупать и понять, что он за фрукт. Например, если он имеет отношение к КГБ, то сразу же проявит себя: начнёт разговаривать в ультимативной форме или просто «корки» предъявит. Если же начнёт юлить, то понятно, что, наверное, просто учёный, не более…»
В конце концов, Богдана осенило: он вообще не покажет полукруг, пока латыш не ответит на интересующие вопросы! Ведь если гость окажется не кэгэбэшником, то что он сможет сделать?
Ингвар Янович оказался более чем точен: когда Богдан в одиннадцать минут седьмого поднялся на свою лестничную площадку, то почти натолкнулся на высокого мужчину с портфелем.
«Быстро же он прискакал с вокзала!» – мелькнула мысль.
Мужчина снял шляпу и слегка наклонил голову, улыбнувшись.
– Вы – Богдан? Очень приятно, рад встрече.
Богдан тоже машинально склонил голову и щёлкнул каблуками, затем отпер дверь и жестом пригласил гостя:
– Прошу, добро пожаловать!
Он сбросил осеннюю куртку и исподтишка наблюдал, как Ингвар Янович снимает плащ и как вешает его на вешалку. Гость не сделал даже попытки разуться, хотя и вытер туфли мимолётным движением о коврик в прихожей. Это вызвало легкое раздражение, но Богдан промолчал, благо, что день был сухой. «У них там, в Латвии, наверное, так и принято: всё-таки, почти Запад», – подумал он.
Во всех движениях Ингвара Яновича, хотя тот и выглядел дружелюбным, сквозило нечто вроде надменности: казалось, что он лишь проявляет необходимую терпимость к обстоятельствам, а сам еле сдерживает то ли недовольство, то ли брезгливость.
В комнате Ингвар Янович, не дожидаясь предложения, опустился в одно из кресел у журнального столика и сразу же перешёл к делу.
Латыш приоткрыл портфель, просунул туда руку и выудил пачку красноватых купюр в полосатенькой банковской упаковке.
– Вот! – Ингвар Янович положил деньги на столик и прихлопнул пачку ладонью. – Здесь ваше вознаграждение, Богдан – одна тысяча рублей. Я думаю, достаточно хорошие деньги за находку?
– Вот как… – Богдан приподнял брови: он рассчитывал рублей на сто-двести, не больше.
– Вы, полагаю, согласны? – Гость по-своему истолковал это замешательство. – И я хочу получить то, что принадлежит мне.
Богдан поджал губы, прошёлся взад-вперёд по комнате и, сев в другое кресло рядом с журнальным столиком напротив Ингвара Яновича, посмотрел на гостя, поглаживая руками колени.
Он вдруг понял, что ему показалось странным в манере разговора латыша сегодня: Ингвар Янович говорил совершенно иначе, чем накануне по телефону. Голос, судя по тембру и интонациям, вроде был тот же самый, но от прибалтийского акцента не осталось и следа!
«Странно, очень странно», – подумал Богдан. – «Значит, никакой он не латыш? Но тогда почему он считает, что теперь уже нет нужды притворяться!?»
