– Давай, давай, не тяни, – вполголоса поторапливал Беркут. – Помоги выбраться, пока фриц не передумал.
– С возвращением в этот мир, – мрачно приветствовал его «коллега», когда операция по вытягиванию из могилы наконец была завершена. – Я уже полтора года на фронте. Но расстреливать пришлось впервые.
– Слава богу. Не успели зачерстветь. С чего это нас? Вдруг?
– Вместо заложников. Хватали кого попало. Возглавить ликвидационную команду лагеря почему-то приказали именно мне. Странно: чтобы из могилы… оказался не расстрелянным… И даже не раненым. Такое вижу впервые.
– Спасибо за воскрешение, коллега. Война действительно начата не нами. И то единственно доброе, что мы можем сделать, участвуя в ней, – это спасать всех, кого еще возможно, кого в состоянии спасти.
– Это считается трусостью или предательством.
– Зато после войны, особенно на смертном одре, все остальные будут считать убитых ими, а мы – спасенных.
– Оставьте свои проповеди… – презрительно обронил обер-лейтенант. – В машину.
– Господин штурмбаннфюрер, осмелюсь напомнить, что сегодня у нас торжественные проводы.
Прежде чем хоть как-то отреагировать на напоминание адъютанта, Скорцени отбил еще два нападения своего вооруженного кинжалом спарринг-партнера, роль которого выполнял инструктор рукопашного боя фридентальских курсов особого назначения, и лишь тогда, вытирая полотенцем пот с лица и груди, поинтересовался:
– Кого и куда мы провожаем с вами, Родль? – Не так уж часто удавалось Скорцени позаниматься часок-другой в спортивном зале Фриденталя, где курсантов обучали защите от всех видов холодного оружия и где кожаные физиономии подвешенных между полом и потолком манекенов навевали грустные мысли о том, как слишком мало он уделяет внимания своей физической подготовке.
– Известно кого – наших русских компаньонов.
– Точнее, – потребовал штурмбаннфюрер, сбрасывая с себя тренировочную куртку и слизывая с губ едкий соленый пот.
– Операция «Кровавый Коба», – вполголоса произнес Родль, мельком взглянув на отошедшего к окну инструктора и приблизившись к шефу.
– Черт возьми, что же вы раньше?! Когда вылет?
– Через четыре часа.
– Через два с половиной мы должны быть на аэродроме, Родль!
– Машина уже готова. Водитель за рулем. У вас еще останется несколько минут, чтобы произнести напутственное слово.
– Не превращайте меня в партийного функционера, Родль, – проворчал Скорцени, с сожалением осматривая зал. Ему не хотелось уходить отсюда. Иногда его посещала совершенно бредовая идея: отрешиться от всего бренного мира и, подобно монаху Шаолиньского монастыря, полностью посвятить остаток дней собственному совершенствованию в стенах замка Фриденталь.
– Как вы думаете, Родль, высшее руководство рейха придет в восторг, узнав, что мы с вами пытаемся превратить Фриденталь в монастырь для отставных «СС-командос»?
Родль ошарашенно уставился на Скорцени. В общем-то он привык к сумасбродным идеям «первого диверсанта рейха», тем не менее иногда ему все же приходилось на несколько секунд застывать с открытым ртом в попытке как-то понять, сосредоточиться и отреагировать так, чтобы не выглядеть недоумком.
– Оно будет счастливо. Особенно когда до ставки фюрера долетит весть, что первыми постриглись в монахи штурмбаннфюрер Скорцени и его беспутный адъютант.
– Адъютант беспутного «первого диверсанта рейха» – это вы хотите сказать? – добродушно пожурил его Скорцени, решительным шагом направляясь к душевой. – В следующий раз одним из манекенов этого зала станете вы, Родль. Я не допущу, чтобы, откровенно волыня, вы еще и ухитрялись срывать тренировки своему шефу. Это непорядочно.
