Да нет же, нет! – Анна и есть случайная посетительница. Случайная знакомая. Она могла бы и не называть своего имени – и ничего в течении их беседы не изменилось бы. Никаких новых истин, требующих копирайта и ссылок на первоисточник, она не открыла.
– …Если бы я действительно захотела поймать тебя – ты не заметил бы этого. Или заметил бы позже, когда ничего уже нельзя изменить.
– Звучит как угроза. – Кристиан пытается улыбнуться. Наверняка со стороны его улыбка выглядит жалкой и вымученной. Настоящий инвалид, в спарринг-партнеры губам Анны его собственные губы не годятся.
– Я бы назвала это предупреждением. Не стоит рассказывать о сокровенных вещах первому встречному. Ведь неизвестно, кто окажется рядом в следующий раз.
– А… кто может оказаться?
– Не так важно. Люди не очень доброжелательны в сути своей. Кто-то взглянет косо, кто-то позавидует, кто-то посмеется… А человеческое счастье – штука весьма зыбкая и чувствительная к внешним факторам. К постороннему вмешательству, пусть и опосредованному. Мне пора, Шон. Приятно было с тобой поболтать.
– И вам удачи.
– Это лишнее. Удача и так на моей стороне. Всегда. И сегодня тоже. Сегодня, пожалуй, даже больше, чем когда-либо.
– У вас был хороший день?
– Хороший день. И хороший вечер – благодаря тебе. Ты меня развлек. Ты помог мне увидеть перспективу. А это редко кому удается.
– Все у вас будет хорошо, Анна. Вот увидите!
– Даже не сомневаюсь в этом.
После ухода Анны Кристиан еще полчаса сидит в баре, тупо глядя на опустевший стул. И стараясь прогнать мысли – одну мрачнее другой. Несмотря на прощальное «ты помог мне увидеть перспективу», ему кажется, что он повел себя неправильно. С самого начала. Или с того момента, как назвал себя Шоном. Или с того момента, как вынул фотографию. Решено: он прекращает все эксперименты по навязыванию окружающим своего липового счастья. Это нечестно – ни по отношению к Dasha, ни по отношению к его другу Шону, ни по отношению к самому себе. Ничего страшного не случилось, убеждает себя Кристиан. Никогда не поздно остановиться. Тем более что новая встреча с Анной исключена в принципе.
Он очень надеется, что Анна сделает то же самое, что намеревается сделать он: забыть об этом вечере. Забыть обо всех сказанных словах. Насчет Анны Кристиан даже не сомневается: в темно-рубиновой шали полно складок, в которых его дурацкий образ затеряется на веки вечные. Превратится в пыль. И если Анне придет в голову провести инспекцию складок – когда-нибудь, когда шаль в силу сезонных факторов отпадет за ненадобностью, – она просто сдует пыль, нимало не заморачиваясь ее происхождением.
Но прежде чем начать новую, кристально честную жизнь, нужно вытравить из сознания саму Анну. Жаль, конечно, что она назвала ему свое имя. Слишком универсальное, чтобы его не запомнить. Уложить в голове имя «Шон» тоже легче легкого. Достаточно вспомнить Шона Коннери, Джеймса Бонда на все времена. Как же звали того парня? – как лучшего в киноистории агента 007. Остается надеяться, что Анна не слишком любит фильмы про шпионов.
Пять пустых рюмок из-под водки все еще стоят перед Кристианом, назойливо напоминая: она все-таки была. Существовала в реальности. Сидела рядом. Все рюмки одинаковые – узкие и высокие, с толстым пятидюймовым дном, ну почти одинаковые. Кроме одной – в ней что-то лежит. Кусок фольги или мелкая монета. Или скрепка, из тех, что частенько являются Кристиану во сне.
