Михаил появился на пороге ее квартиры часа через полтора.
– Ты чего сияешь, как медный пятак? Клад нашел? – недовольно буркнула Маруся.
– А может, – хитро прищурился Мишка, – это я тебя так рад видеть…
– Тоже мне, нашел радость, – отмахнулась Маруся. – Давай, проходи. Чего хочешь? Чаю или кофе?
– Эх, Машка, Машка, – Михаил прошел за ней в комнату, – ничего-то ты не понимаешь в жизни!
– Да ты что? – она хмыкнула. – И в чем же ее прелесть?
– Во всем, – Мишка широко раскинул руки. – В этой дурацкой погоде, в моей работе, в тебе…
– Вот-вот, во мне особенно. Что-то никому, кроме тебя, я не кажусь носителем счастья и радости. Это ты, по старой дружбе, мне просто льстишь.
– Да чего льстить-то? – Михаил пожал плечами. – Когда ты глупости делаешь, я тебе так и говорю, что ты дура дурой, а когда совершаешь нечто прекрасное, – до небес превозношу.
– Ты часом не выпил? – зыркнула на него Маруся. – Что-то тебя на философские размышления потянуло…
– Вот я и говорю, не ты умеешь радоваться жизни. Просто радоваться. – Мишка обиженно махнул рукой. – Давай чаю что ли…
Они прошли на кухню, включили чайник.
– Боже, – спохватилась Маруся, – ты совсем голову мне задурил своими выдумками. Где фотография-то? Или забыл, зачем приехал?
– А просто так к тебе уже и приехать нельзя? – усмехнулся Михаил.
Маруся легонько шлепнула его по затылку.
– Можно, конечно! Не прибедняйся, ты ж мой самый любимый друг и товарищ! Самый надежный и верный!
– То-то же, – довольный Михаил ласково глянул на нее. – Почаще это говори, может, до тебя дойдет смысл слов.
– Хватит, болтун, – рассмеялась Маруся. – Неси фотку быстро.
– Вот, смотри, – Михаил подал ей старую, пожелтевшую от времени фотографию.
– Где ты ее откопал? Это же я здесь…
На выцветшем от времени снимке молодая женщина держала на руках младенца.
– Ты? – Мишка недоверчиво нахмурился. – Как определила? Мне кажется, это только что родившийся малыш. Они все, на мой взгляд, одинаковые…
– Нет, нет, это точно я! У меня есть почти такая же карточка. Сейчас покажу.
Она достала с полки большой старый альбом с фотографиями. Такие альбомы лежали в шкафах почти всех семей Советского Союза: объемные, с бархатными или кожаными обложками, с прорезанными для карточек листами, переложенные тончайшей папиросной бумагой…
Маруся лихорадочно листала альбом, возбужденно что-то бормотала, подбирала выпадающие снимки. Мишка, позабыв обо всем на свете, смотрел на нее и чувствовал, как от любви к этой сумасбродной, вечно занятой торопыге плавится в груди его неуемное сердце. Как от нежности к ней, такой близкой и далекой, такой нежной и строптивой, стучит и стучит в висках…
– Эй, Мишка, ты что, спишь?
– Нет, конечно.
– А чего уставился в одну точку? Или мечтаешь о чем-то? Ты не слышишь, что я тебе тут рассказываю?
– Да слышу я все, – отгрызнулся он. – Нашла что искала?
– Ну, вот же!
Она подошла к нему так близко, что Мишка уловил аромат ее волос, и еле сдержался, чтобы не обнять девушку…
– Показывай, – пересилил он себя.
– Вот же, смотри, – Маруся сунула ему под нос старую фотографию.
Мишка присмотрелся. Да, точно. Абсолютно такая же картинка: женщина держит на руках того же самого младенца.
