Странный гость - страница 10

Голос разносится в темноте: ищет меня, чтобы помучить жиром и камнем. Но он слеп. Его вотчина – чертоги сна; но пережитое мной только что – подлинно, и поэтому-то, чувствую я, он меня не заметил и все еще ищет в напрасной надежде.

Рядом со мной мерз студент Харузек, подняв воротник тонкого, сильно изношенного плаща. Я слышал, как от холода его зубы выбивают чечетку. «Еще простудится до смерти в этой холодной подворотне», – подумал я и пригласил его в свое жилище через дорогу. Но он отказался.

– Благодарю вас, мастер Пернат, – пробормотал он, дрожа, – к сожалению, у меня не так много времени… тороплюсь в город. К тому же мы оба промокнем до нитки, как только выйдем из-под арки. Даже пройдя несколько шагов! Ливень и не думает утихать.

Дождь заливал крыши и струился по фасадам домов, словно горькие слезы.

Выглянув немного из-под арки, я мог увидеть на четвертом этаже дома, по ту сторону переулка, свое окно; стекла сквозь дождь казались размякшими, тусклыми и бугристыми, словно извлеченные из тушек рыб плавательные пузыри. Сточные воды грязно-желтого оттенка заливали тротуары. Под аркой съежились прохожие, пережидавшие непогоду.

– А вон плывет букетик невесты, – вдруг произнес Харузек, показывая на увядший миртовый цвет, пронесенный мимо нас потоком. Кто-то позади громко засмеялся с его слов. Оглянувшись, я увидел старого, седого, дорого одетого господина с одутловатым лицом.

Харузек тоже стрельнул глазами через плечо и что-то тихо пробурчал.

От старика веяло чем-то отталкивающим. Я потерял к нему интерес и рассматривал выцветшие дома, ютившиеся друг к другу, словно раздраженные дождем старые клячи.

Как неуютно и убого смотрелись они – построенные будто безо всякой цели, скорее даже выросшие на этой бесприютной земле, как какие-нибудь сорняки.

К низкой каменной стене – единственной уцелевшей части старого длинного здания – прислонили их всех два или три столетия назад, беспорядочно, не принимая во внимание соседнюю застройку. Здесь – кособокая хибара со скошенным чердаком, там – неопрятного вида барак, смахивающий на оставшийся от сгнившего зуба «пенек». Кажется, что все они спят под нависшим мрачным небом; никто не догадается об их незримой жизни, о затаенной враждебности, порой излучаемой ими, когда осенний вечерний туман заползает в переулок и помогает им скрыть тихие, едва заметные проявления самобытности.

За весь прожитый здесь век я удостоверился – и никогда уже не разуверюсь, – что под покровом ночи эти дома оживленно ведут между собой тихие, потайные переговоры. Стены порой пронизывает непостижимая, едва ощутимая дрожь. Вспучивается черепица, гнутся со стоном водостоки – но мы равнодушно воспринимаем все это, не доискиваясь причины; наше чутье притупилось.

Часто снилось мне, будто я прислушиваюсь к призрачной жизни домов и со страхом и удивлением узнаю, что именно они являются настоящими негласными хозяевами улицы, могут делиться с ней своими жизнью и чувствами, а потом снова впитывать в себя. Днем они одалживают толику этой жизненной энергии жильцам, обретшим в их телах приют, а ночью – отбирают ее, не забыв назначить ростовщический процент. Пропуская через свое сознание этих чудных людей, обитающих здесь, словно тени, словно создания, не рожденные из лона матери, в своих помыслах и деяниях кажущихся беспорядочно слепленными воедино, я все больше склоняюсь к мысли, что эти сны таят в себе скрытую истину, наяву ускользающую – оставляющую после себя в душе лишь тоненький отголосок увиденной красочной сказки.