Кто только не жил в нашем дворе на улице Асакинской в доме номер пять!
И сосланные репрессированные, и немногословные интеллигенты, и те, кто при закрытых дверях ел форшмак, и те, кто из распахнутых горланил «Шумел камыш, дере-е-вья гнулись…»
Крыльцо тети Кати выходило на улицу, у них с дядей Вадимом на кухне был свой кран с холодной водой, что считалось верхом комфорта. Рисунки на их высоких потолках приводили в недоумение, но, если вы заглядывали к тете Зине через стенку, можно было понять, в чем дело.
Из окон следующего дома нашего двора часто разносилась прекрасная музыка. Это Елена Вадимовна играла на пианино. Мы, детвора, почтительно тихо проходили мимо ее окон. Приносили ей воду. Заносили алюминиевые бидончики в крохотную кухоньку-прихожую.
Одним взглядом можно было охватить небольшую комнатушку, где она жила. Пианино у стены, почти впритык – маленький круглый стол с двумя стульями, за красивой ширмой виднелся край железной кровати. И повсюду книги – в небольшом шкафу, на этажерках, даже на широких подоконниках.
Так доживала свой долгий век русская дворянка, дочь врача бухарского эмира, родившаяся в далеком Петербурге, успевшая присесть в глубоком реверансе перед последним царем, посетившим Смольный институт, где она училась.
Мы поняли, кто жил с нами рядом, спустя время, когда подросли, а тогда босоногая детвора носилась по старому двору, предаваясь удовольствиям счастливого детства.
Если во дворе появлялись древние старушки с палочками в каких-то необыкновенных туфлях с пряжками и круглыми каблуками, в накидках, шарфиках и обязательно в шляпках, мы уже знали, чьи это гости. Подходили, здоровались, с любопытством оглядывая сумочки на цепочках и зонтики. Старушки отвечали на наши приветствия, мило улыбаясь, и обращались к нам только на «вы».
Дальше жила тетя Ляля с сыном и младшей дочерью. Сухонькая старушка с неизменной папиросой во рту. Вообще-то старушкой ее назвать было бы, по-видимому, неверно – слишком властной она выглядела.
Я заходила к ним во двор, чтобы поиграть с ее внучкой. Никаких разговоров не помню, но в памяти отпечаталась старая книга, забытая на террасе, без картинок, с необычным мелким шрифтом, со странным названием «Псалтырь».
Тетя Ляля покровительствовала нашей маме – молодой соседской невестке. Через много лет мама расскажет историю, как эта семья попала в Ташкент, как чудом удалось сохранить дорогое украшение. И, когда возникали финансовые проблемы, тетя Ляля вытаскивала из него крупную жемчужину и шла на Алайский, чтобы продать ее одному старому еврею.
Какие фамилии были начертаны на почтовых ящиках нашего двора! Шаховы, Танеевы, Лебедевы, Цыбульские…
Дома у тети Гали устраивались детские праздники. Почти все дети двора ходили в музыкальную школу и играли на фортепиано. На черном полированном, с витиеватыми рисунками инструменте с канделябрами с обеих сторон игрались польки и этюды.
Я, встав на табуретку, волнуясь, «с выражением» читала стихотворения. Каждый раз новое. И попробуй только прочитать что-то из школьной программы – засмеют!
После культурной программы мы ждали, когда нас пригласят на чаепитие с пирогами, рулетами и другими печеными лакомствами. Но и это было не все: уходя, каждый получал по два круглых заварных пирожных в салфетке. Сколько радости я испытывала, когда бежала уже в темноте через общий двор домой, чтобы поделиться впечатлениями и угостить сестру!
