Страшнее смерти - страница 29

Фигура приподнялась над землёй, нависла над ним.       Юноша, махнул перед глазами рукой, надеясь отогнать видение. Закрыл глаза. Открыл. Это не помогло.

– Поднимись, червяк! – раздался замогильный голос из балахона.

Юноша поднялся.

– Ищешь смерти, ничтожный? Такие мне и нужны! – пустота в балахоне подплыла вплотную к нему.

– Кто ты? – выдавил из себя, теряющий рассудок юноша.

– Тебе этого не постичь.

– Что ты со мной сделаешь? Зачем я тебе? Я просто хотел погреться.

– Такие глупцы, как ты считают, что смерть – избавление, – пустота зарокотала басовитым смехом. – И неведомо им, что смерть для них, лишь дорога к пределу отчаянья. Что за смертью их ждёт то, что страшнее смерти.

– Я не понимаю тебя, – дрожащим от потрясения, страха и холода голосом, – сказал юноша. – Отпусти меня, а?

– Сейчас поймёшь, – зловеще сказала фигура, и приблизила дыру своего капюшона прямо к его лицу.

Будто смерч задул. Какая-то сумасшедшая сила, словно сверхмощный пылесос, стала всасывать его в ужасную пустоту капюшона. Вобрала в себя целиком. Завертела, закружила в исполинском водовороте. Понесла сквозь неведомое пространство, сквозь время, в Никуда, в пустоту, в Ничто…

Очнулся он на песке, под бой барабанов, звон бубнов и девичий смех. Здесь было тепло. Слышался шелест прибоя. Во влажном воздухе разлит запах – запах ему незнакомый. Но он откуда-то знал, что так пахнет морем. Солью и морем.

Здесь тоже стояла ночь. На небе диск полной луны. И дорожка по тёмной воде, убегает за горизонт, играя оранжевым светом.

Здесь тоже горел костер. Прямо на берегу. Только он был куда больше, того, что в лесу.

Три белозубых мулата стучат в дарабуки. Их руки мелькают так быстро, что за ними нельзя уследить. Этот ритм воспламеняет, заставляет сердце биться быстрее.

Но то, что происходит вокруг костра, способно заставить сердце, не просто биться быстрее, оно заставляет выпрыгнуть его из груди лягушкой. Девушки. Тоже мулатки. Стройные, гибкие, длинноногие, в открытых бикини – лишь тонкая полоска ткани меж дышащих соблазном ягодиц. Тропические нимфы. Их здесь дюжина, может быть, больше. В такт бешенному ритму ударных, их гладкие тела извиваются, вращаются, гнутся, вздрагивают. Отсветы костра и тени ночи причудливо переливаются, играют на бронзовой коже. Роскошные волосы размётаны. В руках некоторых танцовщиц бубны. Бубны вторят барабанам. Они звенят, они чеканят свой ритм, сплетаясь с грохотом дарабук. Бубны бьют по бёдрам, по точёным лаковым бёдрам. Всё сильнее, всё яростнее, всё быстрее. Пляска становится пожаром, искрящимся фейерверком, ураганом.

Где он? В одной из дальних стран, где ему никогда не суждено было оказаться? Что это? Видение, навеянное агонией? Значит, верно говорят, что смерть от замерзания – блаженство. Умирать не страшно!

Мулатки сбрасывают остатки одежды. Вот они, совершенно нагие, мелькают под пламя костра. Ритм становится бешеным. Пляска всё резвей, всё неистовей…

Тот призрак в балахоне – галлюцинация, вызванная замерзанием. А это видение – признак умирания. Эйфория. Защитная реакция мозга. Теперь всё ясно. Теперь всё прекрасно.

Но тут одна из девушек внезапно останавливается. Её взгляд падает прямо на него. Она выходит из хоровода, идёт, мягко ступая по песку. Она идёт к нему.

Её стройные бёдра плавно раскачиваются. Её груди – высокие, словно два больших яблока, с чёрными изюминками напряжённых сосков. Её живот плоский, как лакированная полочка для хрустальной посуды. Там, внизу – манящий тёмный пушок… Её кожа – бархатистая, словно персик. У неё волосы – до поясницы…