Ростом чуть выше малириков и с темно-зеленой кожей, гоблин обладал крепкими руками, большими стопами и кистями. Длинный нос будто специально был создан для жизни в норах и туннелях. Заостренные уши были во многих местах проколоты, то ли из-за древней традиции, то ли так просто было красиво.
Один из остроносых поднял с каменного пола рваный кошелек, из дырки в нем в его ладони упали две монеты. Хручь тут же схватил гоблина за руку.
– Это общее! Все найденное золото отправляется в хранилище.
– Ты подумал, я заберу монеты себе, не поделившись с братьями? – удивился вор.
– Из всего легиона, ты, Мол, самый нечестный и скользкий гоблин.
– Бери, бери, старик. – Хручь не отращивал седую бороду, стариком его прозвали из-за постоянного ворчания и привычки курить трубку, забивая ее вонючим табаком. – Дымящаяся бочка с…
Мола отвлек оставшийся не названным гоблин, подобравший шлем.
– Сто Двадцать Первый?
Гоблин заправил уши и с трудом, но надел шлем
– Я не Сто Двадцать Первый, я Антуан Сэль. – голос Сто Двадцать Первого больше походил на человеческий, а его братья, напротив, больше хрипели и шипели, чем говорили. – Мой отец отправил меня обучаться искусству фехтования в столицу Бывший Империи. А еще я спас жизнь королю, влюбился в простую прачку и…
– Ты гоблин, Сто Двадцать Первый. – Хручь осадил полет фантазии зеленокожего.
– Как и все мы. – поддержал старика, Мол. – Правда, Ос?
– Не впутывай меня в этот разговор. Если я захочу вспомнить его постоянные жалобы на несправедливость жизни, я прочту его розовый дневник с бабочками на обложке.
– Ты не умеешь читать, Ос. Вы рождены гоблинами, а меня владыка создал в пробирке. – Сто Двадцать Первый часто слышал издевательства братьев по поводу его дневника, куда он записывал самые важные события своей недолгой жизни, и поэтому научился их не замечать. – Разве не мог он превратить меня во что-нибудь другое?
– Например, в единорога? – Мол снял с головы Сто Двадцать Первого шлем, чуть не оторвав не по гоблински короткие уши и бросил в тележку к остальному подобранному снаряжению. – Тогда нашего повелителя называли бы Коневод Единорогов.
Гоблины захохотали. Человеку не посвященному и не видящему откуда идет звук, показалось бы что кто-то отхаркивает давно скопившуюся мокроту.
– Или в фею. – все не унимался Мол. – а владыка стал бы Большой Феечьей Мамкой.
– Фу ты! – Ос зажал длинный нос, в воздухе закружились клубы дыма из трубки Хруча.
– Пустые мешки кончились, а тележка наполнена доверху. Взяли дружно и понесли в подвал, отправим братьев по оружию в последний путь. Чего встал, Ос?
– Муха на потолке на меня пялится!
– Считает все твои бородавки на морде. – Ста Двадцать Первый может и не хотел быть гоблином, но правила выживания в коллективе прекрасно понимал.
– Я тебя сейчас! – Ос дернулся, но молот остался лежать на полу.
Гоблины уставились на маленькую муху с черным брюшком, а она на страшных коротышек с острыми когтями и сверкающими кинжалами, болтающимися на поясе. Ос вынул из мешка чье-то ребро и, высунув язык, прицелился, чтобы швырнуть его в мошку, но вдруг раздался оглушительный свист. Все гоблины зажали уши и скривили морды от резкой боли.
– Я его прибью, если он не прекратит! – Хручь попытался перекричать свист.
Если бы в замке были деревья или дома с соломенными крышами и тонкими стенами, они бы тряслись и рушились от ужасного свиста, но даже и без этих декоративных элементов весь замок ходил ходуном.
