Смерть – та граница,
которую Вселенная
постоянно переступает.
На умирающей планете, где горизонт утопал в фиолетовом сиянии, начался ритуал. Минули века, тысячелетия, с тех пор как здесь появилась жизнь, и ещё больше – миллионы лет – с момента, когда планета образовалась в космическом пространстве. Этот ритуал был далеко не первым, напротив – одним из бессчётного множества. Но, кто знает, он мог стать последним. Те, кто славил древних богов, воздавал хвалы солнцу и звёздам, призывал и молил всевышние силы, стремился сделать так, чтобы жизнь продолжилась. Ведь, в конечном счёте, смысл жизни – просто в существовании, и любое существо, всякий организм всего лишь не хочет умирать. Он живёт как можно дольше, прежде чем приходит его срок. Срок планете назначили давным-давно; и пусть на ней не случалось войн и масштабных катаклизмов, уничтожающих всё на своём пути катастроф, именно эта стабильность постепенно привела к загниванию, разложению и вымиранию. И даже многочисленные, поначалу, ритуалы не исправили этой ситуации. Теперь же они были едва ли не пережитком прошлого, однако пережитком необходимым; лучом надежды во мраке бесконечной космической ночи.
Конечности взмывали к тёмно-серому, депрессивных оттенков небу и отбивали по мрачной земле с пожухлой травой замысловатый ритм. Голоса, не похожие ни на что – только на самих себя, – рождали странный, пронзительный, гипнотический вой, обращённый к единственной луне на небе. А потом зазвучала музыка – насколько для них прекрасная, настолько и для кого-то чужеродная, отвратительная, непереносимая, – и над погружающейся в смерть планете пролетела песнь. У песни этой не было ни конца, ни начала, и истоки она брала не тут и не в прежнем мире, а где-то очень и очень далеко, так далеко, что не описать обычными словами; возможно, даже не в этой действительности. Изобретатели, прародители песни либо канули эоны назад в бессловесную, безгласную тьму безвременья, либо жили по-прежнему, неподвластные обыкновенному зрению и прочим, банальным чувствам.
Как бы то ни было, музыка звучала, а песнь летела. И вот лежащее на подобии алтаря нечто, более всего похоже на яйцо из плоти и крови, овеяло призрачное фиолетовое свечение. Постепенно свечение это превратилось в сияние. «Яйцо» запульсировало, забилось, как сердце. Выводимые существами ноты поднялись до недостижимых высот и упали до бездонных глубин. «Яйцо» завибрировало, затряслось, будто в припадке, закачалось, завертелось… и исчезло. Исчезло из этого мира. Из этой реальности.
Раздался восхищённый, радостный, ожидающий вой, не имеющий ничего общего с музыкальностью, пускай и никем ранее не слышанной. Никем, кроме них. Тишина напала, набросилась на умирающий мир, как убийца, и объяла всё вокруг. Планета замерла в ожидании.
Всеволод обходил лес с дозором. Привычный для него ритуал, каждодневный, непримечательный. На спине егеря висело ружьё – на всякий случай: всё-таки отправляться в лес без оружия крайне опасно, хотя ни разу Всеволод не попадал в ситуацию, когда бы оно могло пригодиться.
