Страшный суд над богом и дьяволом - страница 7

Монтеков мог рассказать эти незначительные, но символичные эпизоды Рене, но не стал. Рене бы не понял подтекста. К тому же Роману не было нужно понимание французского коллеги, и он перевел разговор на близкую Рене тему – сексуальные достоинства девушки, вот уже трое суток проживавшей на съемном боат-хаусе Монтекова. Других выдающихся качеств у девушки не было, но Рене этого не замечал, а Роман не искал.

– Я завидую твоей жизни, Рома, – понурился Рене. – Представляешь, у меня никого, кроме жены, уже полгода не было!

– Эту драму нужно срочно превращать в комедию, – серьезно сказал Монтеков. – Что же ты со мной сидишь? За дело – ищи тело!

– Душа тоже имеет значение, – неуверенно сказал Рене. – Вы же русские, для вас главное – душа, Толстой и Достоевский.

– Теперь русские кумиры – евро, Лилипутин и Дельцова, – отпил еще коньяка бездонный Роман. – А душа, Толстой и Достоевский – это параллельный мир, не пересекающийся с убогой реальностью моих соплеменников.

– Кстати о параллельных мирах! – Рене хлопнул себя по лысеющей макушке. – Твоя идея о межпланетном портале понравилась старику. Он хочет с тобой переговорить, и разрешил позвонить на свой личный мобильный.

Стариком называли главу компании, Жака Ренара. Монтекову очень повезло – Ренар увидел работы Романа именно тогда, когда они были нужны им обоим. Нужное Жаку Ренару время пересеклись с нужным Монтекову местом, и они заключили договор о многоразовой работе по совместительству. Этот договор никак не мог стать договором о постоянной работе, несмотря на все усилия Романа. Его творчества было мало – нужно было грамотно блюсти корпоративный кодекс, пусть европейский, но все равно абсурдный. К примеру, для внештатного сотрудника разрешение позвонить на личный телефон президента Ренара было сравнимо лишь с подарком «Пежо» местному клошару.

«Неужели надежда на прижизненное признание оправдает себя?» – подумал Монтеков. – «Главное, чтобы везение не повезло меня к обрыву».

***

Душа Романа рвалась в небеса, а щеки болели от улыбки, упорно не желавшей скукоживаться. Жак Ренар был вежлив, восхищен и платежеспособен. Он подписал договор о финансировании монтековского изобретения, а также передал Роману право распоряжаться нешуточным бюджетом. Ренар угостил Монтекова дивным вином шестидесятилетней выдержки, пожал руку и велел оперативно решать вопрос с получением вида на жительство во Франции.

«Русские ненавидели меня за то, что я интеллектуал-одиночка, да еще и якобы еврей. Что же, родные, теперь я француз! Истинная родина не гонит, а ценит», – думал Роман, проходя девять кругов ада в куче безликих бюрократических учреждений. На бегу, не думая и не чувствуя ничего, кроме усталости и отвращения, он сменил гражданство и продал квартиру, переведя деньги на свой парижский счет. Окончательно он проснулся от жуткого полусна в зале ожидания «Домодедово». Выпив кофе с коньяком, он поздравил себя с первым шагом к победе над законами мироустройства.

– Папа, я отомщу за тебя! И за тебя, Игорь, братик! Господи, мы были, как одна душа, как одно тело, и теперь половину моей души отняли, убили, растоптали, – донесся крик с экрана телевизора.

– Что за дешевая мелодрама, – поморщился Монтеков.

– Вы что? – с искаженным лицом спросил его сосед по столику. – Это же Призонов!

– И что? – пожал плечами Роман.

– Кто? – взревел из телевизора Александр Призонов. – Кто лишил президента России отца и брата? Кто осиротил защитника русского народа, я вас спрашиваю!