Похоже, Вернер на минуту растерялся.
– Мне не очень нравится такая система, – наконец, сказал он. – Но договор нужно соблюдать. Рабство мне тоже не очень импонирует, однако у меня много рабов. – Губы его подернулись гримасой, когда он пристально посмотрел на темнокожих девушек у кровати Ханны. – Дженни, Филомне, можете идти. Оставьте нас. – Когда служанки вышли, Вернер спросил Ханну: – Кто отдал вас в услужение, милочка?
– Отчим, сэр.
Казалось, Вернер был ошеломлен.
– Отчим! Почему, позвольте спросить?
Ханна опустила глаза.
– Он бедный человек, сэр, у него много долгов и он очень любит выпить. А еще он жестокий и сам бы плохо со мной обращался, если бы не мама, которая меня защищала…
И тут ее словно прорвало, она рассказала все с самого начала, с замужества матери за Сайласом Квинтом и до того момента, как он отдал ее в услужение Амосу Стритчу и о его невыносимом обращении.
– Он бил меня не кнутом, а суковатой палкой, которую иногда носит с собой. У Амоса Стритча сильная подагра…
Малколм Вернер с ужасом слушал, гнев его становился все сильнее. Примерно на середине рассказа Ханны он присел на прикроватную скамеечку для ног. И вскоре, сам не вполне того понимая, взял руку Ханны в свои ладони и время от времени ее поглаживал, словно отец, успокаивающий плачущего ребенка.
Ханна закончила свой рассказ, горько плача, почти ничего не чувствуя от пережитых ею невзгод.
Внимательно слушавший и рассматривавший Ханну, Вернер действительно почувствовал к ней отеческое участие и вместе с тем восхищался ее красотой. Даже со спутанными волосами и красными от слез глазами Ханна была чрезвычайно привлекательна. Время от времени, взволнованная собственным рассказом, она не замечала, как одеяло соскальзывало с ее пышной груди, и Вернер ощущал возбуждение, которого не чувствовал уже много лет. «Страсть, – подумал он, – спустя столько времени и в моем-то возрасте?» И тут же ответил на свой вопрос: «То, что мне шестьдесят лет, вовсе не значит, что все страсти во мне умерли!» Вернер тотчас устыдился своих мыслей и отогнал их подальше.
Рассказ Ханны привел его в ужас.
– Этот Амос Стритч – мерзавец, первостатейный негодяй! – в ярости воскликнул Вернер. – Нужно заставить его поплатиться за то, что он с вами сделал. Его надо отхлестать кнутом, и я бы сам этим занялся, если бы не слабое здоровье. Я знаю, что у отданных в услужение участь незавидная, но есть закон, наказывающий за жестокое обращение и довольно сурово. Многие отданные в услужение этого не знают. Но я обладаю в Уильямсбурге кое-каким влиянием и сделаю так, чтобы Амос Стритч жестоко заплатил за содеянное!
Первым порывом Ханны было полностью с ним согласиться. Ей бы очень хотелось посмотреть, как наказывают Амоса Стритча. Сама мысль о его страданиях наполняла ее сердце радостью. И все же…
Ханна не могла не заметить интерес Вернера к ее персоне, блеск в его карих глазах, вяло опущенные веки, чувственный изгиб пухлых губ. Хотя опыт общения с мужчинами у нее был крайне невелик, она уже узнала, насколько легко в них воспламенялась страсть при виде красивого женского тела. Она быстро просчитала, что может выиграть от реакции Вернера на свою красоту.
Ханна осторожно спросила:
– И какие же существуют наказания?
– Ну… обычно это штрафы. Иногда суд может наложить на обидчика очень крупный штраф. У него есть на это полномочия. Я сделаю все, чтобы эти полномочия были реализованы в полной мере.
