– Вполне возможно… – поглядывая на лестницу, согласился Сизов. – После такого буйства иногда нападает спячка, тем более для нервных…
Это он! – подтвердил Васька. – Я его храп узнаю из тысячи, не впервой будить.
– Учитывая отсутствие ружья у буйного и его возможный сон, можно смелее, братья Христовы, подниматься на верх, – констатировал Гордей. – Возьми-ка, сержант, ружьецо и… прости нас вцеле грешных, Господи, двинемся перекрестясь!
Последние слова следователя, как и осенение себя широким крестом, вызвали заметное удивление Васьки и никак не подействовали на Бытина, уже знавшего некоторые привычки и склонности непосредственного начальника.
На второй этаж поднимались всё же не спеша, прислушиваясь к нарастающим “хро-хрю”. Для поиска кабинета Кима Вагановича, Васькина помощь не понадобилась: Сизов уверенно пошёл на звуки, несущиеся из прикрытой двери. Вскоре перед изумлёнными взорами вошедших предстала забавная, с драматическими мотивами, картина: удобно умостившись на мягком кожаном кресле, откинув голову и раскрыв рот – натужно храпел полураздетый мужчина, пожилого возраста. Перед ним на столе стояла откупоренная бутылка французского коньяка марки “Наполеон’ и недопитый хрустальный бокал. На полу в беспорядке валялись какие-то бумаги, вещи, осколки стекла от другого бокала. Окно было раскрыто настежь. Других тел, живых или мёртвых, сходу не наблюдалось.
Васька хотел кинуться к хозяину, но его остановил Сизов:
– Не суетись всуе, гражданин, пойди-ка лучше позови работников нервенного учреждения: пусть возьмут больного на обследование и последующее лечение.
А, может, он того… оклемается? – засомневался Бытин.
– Вот пусть в этом и разберутся. Потом и мы подключимся. Сейчас из него ничего путного не выудишь – стресс как минимум! – резюмировал Гордей, внимательно рассматривая комнату.
– А куда же девался гость, Сироткин? – успел задаться вопросом Васька, выходя из помещения.
На его многозначительный взгляд Сизов ответил ростом морщинок на широком лбу, означавших такое же недоумение.
– Сходи-ка, сержант, осмотри внимательно усадьбу, в особенности место под этим окном, – задумчиво попросил Сизов Бытина, продолжая осмотр, при этом он выглянул и в раскрытое окно.
Бытин по-военному чётко откозырял “есть”и вразвалку, но резво для его полноты, отправился выполнять задание. Сон Кима Вагановича не прерывался, как и художественный храп. Казалось, его сновидениям совершенно не мешали вошедшие люди.
К понятию “бизнес” Сергей Платонов, преподаватель марксистско-ленинской философии Бургородского госуниверситета, относился настороженно (сказывалось длительное советское воспитание, да и профессия обязывала), но с уважением. И чем более “развивался” социализм, тем уважение росло. Научные нестыковки коммунистической философии, которые уже давно мучили светлую голову Платонова, неумолимо вырывались наружу. Однажды на заковыристый вопрос хитроглазого студента: “Почему марксисты говорят только об антагонизме буржуев и пролетариев и ничего о том, что их объединяет, как следует из диалектического закона о единстве и борьбе противоположностей?” – Сергей Иванович помялся слегка и вдруг горячо заговорил. Суть дальнейшего хода лекции бала настолько неожиданна, что в огромной аудитории установилась предперестроечная, с похоронным запахом тишина.
– Да, буржуй, конечно, нехороший человек, – вполголоса начал Платонов, настороженно осматривая студентов и невольно переходя на народную лексику, – но без пролетария-трудяги существовать никак не может. Поэтому имеет меркантильный интерес, чтобы трудящиеся массы жили прилично, размножались качественно, дабы приумножали затем богатство капиталистической гидры, а вместе с ней и родного, пролетарского класса. Что мы и наблюдаем во многих современных странах Запада!
