– В такую погоду и дома?! – изумилась Валентина. Виктор смотрел ей прямо в глаза и ждал ее решения. Выдержав паузу, девушка кивнула. – Будь по-твоему, – и тут же погрозила пальцем, – но без вольностей, понял?
Виктор притворился, что обиделся.
– Неужели я способен, Валюша?
– А кто вас знает, мужиков! – рассмеявшись, убежала в общежитие, откуда только что выходила вахтерша и знаками показывала последним парочкам, что, мол, все, пора курочкам на насесты.
На другой день, за пятнадцать минут до назначенного часа Виктор был возле общежития. Валентина вышла ровно в четыре. На ней было легкое ситцевое платье (красный горошек на белом поле), на шее – косынка из того же ситца, волосы сзади собраны в пучок и повязаны белой лентой, на ногах – модельные туфельки на остром и высоком каблуке, в руках – крохотная сумочка из красной кожи.
И они пошли к нему домой, где Валентина еще не бывала. Дома девушку встретил празднично накрытый стол: по центру – оранжевые тюльпаны (ее любимые) в хрустальной вазе, коньяк «Наполеон», лимоны, шоколадное ассорти «Птичье молоко», рюмки, тарелки, ножи и вилки.
Девушка, окинув квартиру профессиональным взглядом, заметила:
– Уютненько. И прибрано. Даже не верится, что здесь живет старый холостяк.
Виктор состроил обиженное лицо.
– Так-таки уж и старый?
Валентина подошла и чмокнула в щечку.
– Старый-старый, но до такой степени, когда еще хочется любить.
– Ну, это куда ни шло.
Они сидели, пили коньяк, разговаривали обо всем. Точнее – Валентина лишь притрагивалась губками к рюмке, а пил и говорил больше Виктор; Валентина же ограничивалась односложными репликами. Прошел час, другой, третий. Оба ничего не замечали. Они видели и чувствовали только друг друга, а иного мира, кроме их, в тот вечер не существовало. Оба были счастливы. Неловкости, которая ощущалась попервости, – не стало. Валентина озорничала, то и дело взъерошивая и без того непокорную шевелюру Виктора; гладила шершавой ладонью по щекам и губам; клала голову ему на плечо и закрывала свои карие глаза.
Потом, заметив у стенки радиолу «Эстония», попросила:
– Поставь, что-нибудь, а?
Виктор встал и пошел туда. Роясь в стопке виниловых пластинок, спросил:
– Что именно, любимая?
– Любую… душевную… У тебя случайно нет полонеза Огинского?
– «Случайно» есть.
– Да? Ты тоже любишь Огинского?
– Чтобы у меня было, достаточно того, что ты это любишь.
– Откуда знать тебе, что я люблю, а что нет? Я – не говорила…
– Значит, угадал, – ответил Виктор, укладывая на круг пластинку. – Пусть будет экспромт.
Валентина улыбнулась:
– Говоря твоими же словами, наилучший экспромт тот, который заранее подготовлен.
Зазвучали первые аккорды полонеза. Виктор вернулся к столу. Валентина подняла рюмку.
– За прекрасную музыку и за любовь, которую она воспевает.
Валентина выпила до дна и ее дыхание с непривычки перехватило. Виктор был готов и поднес к ее губам ломтик лимона.
– Крепкий, черт!
Звучал полонез, а они целовались. Они целовались, не замечая ничего, и тогда, когда музыка закончилась, а проигрыватель крутился вхолостую. В одну из пауз Валентина спросила:
– Ты на самом деле любишь или притворяешься?
– Молчи, негодница! – воскликнул Виктор и вновь впился в ее губы.
Девушка легонько отстранилась.
– Ты не ответил…
– Я тебе уже столько раз говорил.
– Неважно! Хочу услышать сейчас.
Виктор пропел:
– О любви не говори: о ней все сказано. Сердце, полное любви, молчать обязано.
